— И не пробуйте. Гадость. Захотите нормальной водочки — покупайте только марку «Добрый Брюэр». Там несколько сортов, все делаются по русским рецептам. Был среди попаданцев хороший человек…

— Кстати, Павел Андреевич, а как обстоят дела с попаданцами в других государствах?

— А никак не обстоят, — флегматично сказал Петров. — Нет их нигде больше. Только у нас.

— Почему так, я тоже узнаю в свое время?

— Разумеется, — Петров широко улыбнулся. — С вами приятно иметь дело. Быстро все понимаете. Быстро и правильно.

— Что ж, Павел Андреевич, — решение, на самом деле, я уже принял. — Я согласен.

Согласие мое Петров предложил отметить обедом, на что я, естественно, согласился. Ну, а поскольку русский человек, как известно, о работе может говорить сколько угодно и где угодно, заодно и обсудили наше дальнейшее сотрудничество. В принципе, работа, предложенная Павлом Андреевичем, меня устраивала, да и сложного в ней ничего я не видел. Во-первых, от меня требовалось всячески освещать отеческую заботу его величества императора Фейльта Восьмого о своих подданных, благо, забота такая, по рассказам Петрова, действительно имела место. Во-вторых, я должен был устраивать черный пиар деятелям, которые, по своему легкомыслию или же из корыстных побуждений, не дают его величеству облагодетельствовать той самой заботой каждого жителя Империи. Причем в обоих случаях нужно было готовить материалы самые разнообразные — и просто тексты, которые за моим или чьим-то еще авторством будут печатать различные газеты, и методички для журналистов, и много чего еще. Самое то, что надо, на мой взгляд. Ну и оплату Петров пообещал вполне пристойную, да еще и зависящую от моей популярности среди заказчиков всей этой интеллектуальной продукции. С учетом моего опыта я был убежден, что доходы мои будут систематически возрастать.

…Обед потихонечку подходил к завершению, я уже думал, что пора бы закругляться, вот тут Павел Андреевич и поинтересовался, чего там у нас дома, в России, происходило за те двадцать три года, что прошли между его и моим исчезновением с Земли. И началось… Под мой рассказ водка уходила только так, я теперь даже не возьмусь точно сказать, сколько же этой волшебной жидкости мы в итоге употребили. Песни пели, анекдоты травили — Петров, ясное дело, старые выдавал, а я его новыми радовал, вспоминали старые добрые времена, когда и небо было голубее, и трава зеленее, и солнце светило ярче, а уж что девушки были красивее, это даже не обсуждается. Нормальное, в общем, русское застолье, только что народу раз-два и обчелся.

— Знаешь, Михалыч, что я тебе скажу, — говорил Павел Андреич, когда под второй графин мы уже перешли на ты. — Я же, честно говоря, даже рад был, что сюда попал, на этот чертов Эрасс. Ты ж должен помнить, какое тогда у нас время было поганое… Вот стыдно теперь, а чуть не плясал, что больше того дерьма не хлебну… Думал, все уже, кончилась Россия, добьет ее эта дерьмократия ко всем чертям… А вот же как вышло, а?! Получилось-то, что хрен вам по всей вашей харе, господа дерьмократы! Не смогли, козлы вонючие, сожрать-то Россию! Не вышло! Ну, Федор Михалыч, порадовал ты меня, спасибо! Ох и спасибо! А мы… А мы им тут всем тоже покажем! Мы тут из Империи такое отгрохаем! Весь этот чертов мир раком поставим и отправим в светлое будущее! А кто не захочет в светлое будущее, тот к едрени матери пойдет! На хер пойдет с песней!

Я Петрову даже позавидовал, и не спьяну, а до сих пор завидую. Ну да, проблемы наши я ему объяснить пытался, но что ему до них? Бегство за границу всемогущих в ельцинские времена воротил, превращение либералов всех мастей в политических маргиналов, Русская весна, Крым и Донбасс — услышать такое сразу после октября девяносто третьего… Словечко «либерасты» ожидаемо порадовало Павла Андреевича едва ли не больше, чем «попаданцы», причем радость эта куда больше походила на мстительное злорадство.

— Слушай, Пал Андреич, — начал я, когда Петров, наконец, перестал перемежать смакование хлесткого прозвища доморощенных западников и дикий хохот, — а скажи мне вот что. Ты же раз в областном исполкоме работал, наверняка ведь членом КПСС был. Может, и не членом даже, а прямо самым настоящим коммунистом, сторонником, так сказать, всемирной справедливости. Вот как ты пошел на службу к местному царизму-то?

М-да, я тут же и пожалел об этой подначке, уж больно нехорошо Петров на меня глянул.

— Ты, Михалыч, вот что запомни, я больше тебе этого говорить не буду, ты сам понимать должен, не маленький — таким тоном со мной не разговаривали давно, однако же право Петрова на эти слова и на этот тон пришлось признать. — Коммунизм — это не справедливость, это сказочки. Ну не верю я, что без государства и без денег какая-то путная жизнь может устроиться! А насчет справедливости… Здесь есть власть. Со своими недостатками, но власть твердая и сильная. Вот пусть эта власть и занимается справедливостью. Не разом и чохом, а аккуратно, по шагу, и чтобы каждый шаг был продуман и просчитан. А продумать и просчитать мы поможем. И на хрен ее, справедливость всемирную, сначала у себя ее завести надо, потом уже поглядим, кого со всего мира к ней подтянуть, а кто и не дорос еще. Вот тогда мы тут такое светлое будущее построим, что сам Сталин позавидовал бы.

Ну, насчет Сталина товарищ, конечно, загнул, но сама программа, пусть и выраженная столь примитивно, никакого отторжения у меня не вызвала. За справедливость мы, разумеется, тут же и выпили, возникшую было неловкость сняли, и сидели потом еще долго. Уже за полночь Петров приказал своим людям обеспечить доставку моего нетрезвого организма домой в целости и сохранности, что и было сделано — не только поймали мне извозчика, но еще и отрядили сопровождающего, который и сдал меня супругам Демитт с рук на руки.