— Чумные… Войны! — выдыхает Млада, ушам своим не веря. — Да это когда

было!

— Полагаю, давно, — серьезно отвечает Мила.

— Давно! — возмущается Млада. — Да четыре сотни лет тому назад! Давно! Очень давно, госпожа Мила. Очень и очень давно!

Молчание. Шорох по камням, Млада, видно, меняет позу. Мила тиха, как ночь или труп, если бы не громадная ее аура, можно было бы сказать, что ее тут вовсе нет.

— Неприлично тыкать женщине в нос ее возрастом, — упрекает Мила.

— Простите, — винится Мила. — Не имела умысла…

— Прощаю, — величественно кивает Мила, и жест этот дико смотрится в исполнении маленькой девочки.

— Главное в таких ситуациях, — это затаиться и медленно копить силы, чтобы ударить исподтишка, так, чтобы враг не ожидал удара. Я бы выбралась. Так или иначе. Выбралась бы все равно. Но вы пришли раньше. И я обязана теперь тебе и Браниславне. Не самый лучший расклад.

— Мне ничего не нужно, — быстро говорит Млада.

— Все так говорят, — холодно отвечает Мила.

— Действительно, ничего.

— И слово дашь?

— Даю! Даю слово неумершей Миле, что в обмен на ее спасение не потребую ничего и никогда, отсюда и до угасания мира!

— Глупо, — отмечает детский голос. — Но по слову твоему, да будет. Жаль, что с Браниславной подобное не произойдет. Она своего никогда не упустит.

— Она-то? Мила, вы неправы.

— С чего бы вдруг? Я ее по Звенящим Ручьям помню, вот где сталь на огонь налетела, мало не показалось даже своим, что о врагах говорить.

— Да нет же, — возражает Млада. — Это не та Хрийзтема!

— Как это — не та? — безмерное удивление, взгляд, пристальный, исполненный силы, сканирующий.

Хрийз приподняла веки и напоролось на взгляд Милы как на острие ножа голой ладонью. В пещерном полумраке бледное лицо неумершей слегка мерцало своим собственным призрачным светом. Глаза казались черными провалами, рот — безгубой щелью. Как будто сквозь живые черты прелестного ребенка проступает отвратительный мертвый череп, само воплощение стихии Смерти.