Внезапно Хрийз поняла, отчего Мила не сошла с ума за три десятка лет работы в должности стихийной батарейки в плену, у врага. Да просто потому, что она уже сошла с ума гораздо раньше! В городки играть ей захотелось. Гнилыми костями! После того, как напилась крови по самое горлышко. Память подсунула картинку боя в каменном коридоре, и к горлу снова прыгнул ком дурноты.

— Я с тобой поиграю, — вызвался сЧай, сидел рядом, оказывается. — Мила, не возражаешь?

Мила захлопала в ладоши, радуясь:

— Со мной будут играть, со мной будут играть! Пойдем, Малыш! Я тебя обыграю, спорим, нет?

— Спорим!

И они ударили друг друга по рукам.

— Как же ваша рана? — тревожно спросила Хрийз.

— Не волнуйся, — сказал сЧай, потом наклонился и быстро шепнул ей в ухо: — Это же Мила Трувчог! Просит играть — надо играть.

Они ушли, а Хрийз осталась, думать о том, чью фамилию сейчас услышала.

В сумеречном безвременье трудно было понять, закончился ли день или он еще не начинался. Хрийз затруднилась бы определить, сутки ли прошли с того мига, когда она очнулась не в постели, а на камнях, под свирепым снигедождем, на диком каменистом пляже, куда выкинула ее защитная магия, сработавшая при опасности для жизни. Может быть, прошло два дня. Может — двадцать. Вечность, вся жизнь! Как разобраться?!

Хрийз сидела, упираясь спиной в теплый камень, и думала, что здесь, по крайней мере, тепло, и нет ветра. А будущее… Может быть, оно наступит как-нибудь само? Возьмет и сбудется, и снова все станет как было. Ну, почти. Некоторых моментов уже не забыть.

Милу, например. Дочку старого сТруви. Доктор никогда не рассказывал ни о своей родне, ни о том, были ли у него дети. Хрийз читала его биографию, официальную, в библиотеке. Очень жалела, что так и не прочла до конца его дневник периода работы в Адалорви. Там наверняка были еще целительские магические приемы, методика работы со стихией Жизни, да и просто интересно было бы узнавать другой мир через его записки. Хотя и написано было в том же чуждом стиле, что и у Фиалки Ветровой.

Литературный стиль Империи.

На Земле все критики, сколько их есть, наверняка ополчились бы на него толпой и поодиночке.

Где та Земля… Славный город Геленджик, дом в конце улицы, инжировые деревья в саду, запах оладьев, сметаны и клубничного варенья… Давно уже нет ничего, кроме глухой, почти совсем уже ушедшей, тоски вперемешку с сердечной болью.

Хрийз задремала. Снилась ей кружевная защитная сеть над городом, сухой полынный запах и удушливая гарь, которая рвалась, и никак не могла преодолеть внезапно возникший барьер. «Не пущу!» — яростно думала Хрийз, усиливая плетение. — «Не дрогну!»

Она не была уверена до конца, что не бредит и приходящее в полусне — реальность. Разум захватывало какое-то тяжелое отупение, усталость, словно весь день таскала на горбу тяжелые мешки с камнями. Еще помнила по Службе уборки, что это такое, тяжести: мусорные мешки собрать и отнести в машину. Думала тогда, что устает безмерно. Счастливая. Не знала, что все еще у нее впереди!

Что-то мягко коснулось ее, принесло покой, облегчение и надежность. Хрийз вскинулась, и обнаружила, что рядом стоит в одной рубашке и на коленях сЧай, заботливо укрывает ее своей курткой. Хрийз узнала узор. Сама вязала когда-то. Может быть, связанная ею защита уберегла сЧая от смерти. Да, но от ранения не уберегла. Дико было смотреть на разлохмаченный пустой рукав.

— Спасибо, — сказала она.

— Ты спи, спи, ша доми, — сказал сЧай, ласково касаясь ладонью ее щеки. — Спи… тебе надо беречь силы…