— Странно. Разве не твоей рукой связаны нити ваших судеб? Я — Вязальщица в двенадцатом поколении, я такое вижу сходу.

— Это случайность, — отрезала Хрийз. — Страшная случайность, этого не должно было быть!

— Тебе придётся жить с тем, что есть, Христинушка, — печально сказала женщина. — Не такой уж и страшный расклад. Я знаю сЧая. Он тебя не обидит.

— Бабушка!

— Не плачь, девочка. Ты теряешь Силу…

— Кто мой отец, бабушка?

Она замкнулась сразу же, обхватила себя руками за плечи.

— Страшный человек, — сказала не сразу, словно думала, стоит ли вообще говорить хотя бы что — то. — По — настоящему страшный! Не хочу вспоминать его!

— Он что, из Третерумка? — дикое предположение, но, как говорил сЧай, шла война… и любая из старших сестёр княжны Браниславны вполне могла родить дитя от насильника. Любая женщина могла!

— Господи, нет! — всплеснула руками бабушка. — Откуда такие фантазии? Нет, он из Третьего мира… и это всё, что тебе следует знать о нём.

— Бабушка… дорогая… забери меня отсюда.

— Христинка, родная… Не могу!

Они стояли друг напротив друга, девушка и зрелая женщина, тонкая узорчатая стена разделяла их, и ладони не могли соприкоснуться. Прорвёшь Грань, и душа лишится жизненной силы, куда её вынесет потом для нового рождения не возьмётся сказать никто, даже неумершие, замершие в отдалении, каждый на своей стороне.

— Не плачь, бабулечка, — тихо попросила Хрийз. — Ты теряешь Силу.

Женщина отёрла щёки ладонью. Сказала яростно:

— Живи, Христиночка. Живи! Пусть — там. Пусть не со мной. Пусть я тебя больше не увижу никогда, только живи!

Туман колебался, размывая узоры на сетке. Грань уплотнялась на глазах, обретая матовую непрозрачность.

— Бабушка!

Крик утонул в вязкой, как молоко, субстанции, и совсем рядом оказался Ненаш, пугающее, мёртвое пятно на ткани мира…

— Плати, — коротко сказал упырь.