Его слова срываются в болезненный вскрик, так как старец неожиданно резко выбрасывает руку и невероятно точным движением хватает нарушителя столь драгоценной тишины за ухо.
— Векша, чадо мое, — произносит он обманчиво тихим голосом, от которого паренек застывает, забыв о боли, — пусть мой последний день служения Свету уже не за горами, но я еще помню, как говорил, что не стоит испускать столь громкие звуки в этом месте!
Дав пареньку время для осознания своей вины, старец, продолжает:
— А теперь, когда спокойствие вновь вернулось в твою юную душу, поведай, еще раз, что случилось?
Паренек, запинаясь и слегка постанывая (и рука сжимающая ухо, тут совершенно не причем), уже гораздо более тихим голосом отвечает:
— Приехали со стороны задних ворот. Карета. Стражники. Хотят вас видеть. Не назвались.
— Кто?
— Ну, там женщина… молодая, девочка и ста… мужчина вашего возраста. Охрана. Большая.
— И что? Знаешь же, куда отправлять, таких, что с заднего входа, да сразу в Свет хотят. Пусть едут к центральным воротам. Примем, в порядке общей очереди. Особых тут нет, все равны перед Всеблагим (при произнесении этого слова у старца на лице промелькнула легкая гримаса, которую, впрочем, заметить было некому).
— Но они уже внутри… Ай-яй!
Старец, рефлекторно сжимает пальцы, услышав сказанное. Затем, внезапно отпустив довольно сильно распухшее ухо, удивленно спрашивает, открыв глаза:
— И кто там сейчас на воротах, такой «умный»?
— Так, это… они сами открылись, вот!
Старец замирает на мгновение, затем неожиданно хмыкает и говорит уже себе под нос, не обращая внимания на паренька:
— Неужели он пожаловал? Ну надо же, и века не прошло!
Неожиданно ловким, для такого возраста, движением поднимается на ноги и направляется к двери. Уже на пороге слегка приостанавливается и через плечо проговаривает:
— Найдешь отца Иона, скажешь, что ты в его распоряжении до конца недели.
И оставляя за спиной жалобные восклицания (Ион заведовал конюшней) выходит из комнаты.