– Что ты сделал? – все еще не веря, спросила она прерывающимся голосом.
– Прости, – прошептал он.
Черные отпечатки, голубое пламя.
Конец возрождению.
Руки Акивы, его ладони, которыми он держал ее в танце, во сне, в любви, костяшки пальцев, перецелованные и прощенные ею, были покрыты новыми метками. Полностью.
– Нет!
У нее вырвался крик, долгий и умоляющий, потом она схватила его за плечи – ногти впились в кожу, – схватила и не отпускала, заставила смотреть ей в лицо.
– Говори! – потребовала она.
Хриплым голосом – скорбным, невыносимо печальным – Акива произнес:
– Они погибли, Кэроу. Слишком поздно. Они все погибли.
Эпилог
Брешь в небе не представляла собой ничего похожего на хитроумный, устроенный наподобие птичьего вольера портал Бримстоуна. Двери не было, охранника тоже. Защитой ей служило лишь неведомое местоположение в вышине над Атласскими горами, да узость – размах крыльев у серафимов и то больше.
Удивительно, что по прошествии столь долгого времени Разгуту все-таки удалось отыскать брешь.
«Может быть, – подумала Кэроу, глядя на существо, – не так уж и удивительно, что самое неприятное событие в жизни отпечатывается в памяти ярче любой радости». Теперь она поняла, почему болью расплачивались за магию: боль сильнее удовольствия. Сильнее всего.
Сильнее надежды?
Перед глазами встал объятый смертельным огнем Лораменди, словно она сама была там: пламя пожирает трупы химер, которые колышутся в нем, подобно лоскутам выброшенной ткани, а Акива с башни наблюдает за всем этим, вдыхая насыщенный прахом ее народа воздух. Она помнила запах дыма, и подумала, что пепел все еще оставался на его коже, когда она целовала его.
Благодаря ей он остался в живых и совершил это.
И все-таки она не могла его убить, хотя он сам принес из Праги ножи и упал бы на колени, чтобы упростить ей задачу.
Она покинула его, и после всего случившегося расстояние между ними все увеличивалось и увеличивалось. Это было так несправедливо. Внутри поселилась ноющая пустота, ставшая теперь ее сущностью. Самая слабовольная часть ее души хотела ничего не знать о предательстве Акивы, вернуться назад, к ослепительному, ничем не омраченному счастью.
– Ты идешь? – спросил Разгут, протискиваясь сквозь пробоину в мире, половина его тела уже проникла в Эрец.