Но молодой монах отогнал ее крестообразным движением молитвенно сложенных перстов и осторожно положил рядом со стригойским отродьем принесенный им сверток. Амелия недоуменно хлопнула ресницами.
— Смотри! — монах отвел уголок пеленки, показывая ей личико спящей малютки, тоже девочки, рыжеволосой и белокожей. — Ватикан готов помиловать тебя, женщина. Но в ответ ты должна принять в свой дом вторую дочь и дать ей благородное имя дель-Васто. Мы выправим документы и впишем в них, что ты родила двойню — Андреа и Селестину!
— Но, — вяло запротестовала стригойка, — тогда эта безродная обретет законное право на все — на титул, земли, имущество и банковские вклады…
— И хорошо! — довольно кивнули монахи. — Ведь она — родное дитя униженной и обездоленной тобой Маргариты де Салуццо, твоей золовки! Справедливость восторжествует.
Амелия некрасиво выпучила глаза от удивления.
— А ее отец, кто он?
— А вот это уже тебя совсем не касается, — сурово отчеканил старший из монахов. — Но знай, его имя достойно стоять рядом со званиями самых родовитых маркизов и графов!
— Так и быть, — нехотя согласилась стригойка, покачивая колыбель. — Отныне у меня две дочери. Обязуюсь хранить тайну и не причинить вреда вашей рыжей протеже. Я стану ей матерью.
Монахи молча поклонились и, закрыв головы капюшонами, быстро покинули комнату. Амелия с любопытством наклонилась к девочкам, сравнивая их черты.
— Похожи, — с облегчением решила она, — никто не заметит подлога и поверит в предложенную обманщиками легенду.
Тут дети разом проснулись и дружно заплакали в унисон. Мать поколебалась минуту, а затем достала из колыбели оба свертка и завернула приемыша в шелковую пеленку с фамильным гербом, подобную той, которая уже окутывала ее родную дочь. Она выпростала из кокетливой рубашки тяжелую, налитую молоком грудь и приложила Андреа к правому, а Селестину к левому соску. Дети громко зачмокали. Амелия иронично усмехнулась.
— Не надейся, — она неприязненно прикоснулась к рыжекудрой головке, — я не собираюсь тебя любить и нежить. Ты всего лишь пропуск в жизнь для моей ненаглядной дочурки, гарантия ее безопасности! — и тут стригойку осенило. — Ну, раз уж тебя мне подкинула ненавистная католическая церковь, то пусть она за все и отвечает. Я отдам тебя на воспитание в монастырь. А из моей дорогой Андреа, — она нежно поцеловала округлый лобик черноволосой малютки, — я выращу будущую госпожу и повелительницу!
А где-то далеко, запершись в скромной келье, истово молился муж, оставшийся без невенчанной супруги, и отец, оставшийся без богоданной дочери — безутешный кардинал Миланский, душа которого истекала кровавыми слезами горя и отчаяния. И лишь одно немного успокаивало мудрого прелата — осознание того, что все произошедшее полностью соответствовало воле и прозорливому промыслу Господнему. А значит, все случившееся было не зря…
На этом текст в файле заканчивался.
Я несколько минут сидела с вытянувшимся лицом, пытаясь уложить в голове все прочитанное. Действительно, картина вырисовывалась совершенно нереальная… Я посмотрела на напряженно замершего Натаниэля, расширенные глаза Ариэллы, отвисшую челюсть Оливии, и истерично захихикала. Жила себе не тужила, называется! Спокойненько так, смирнехонько, целых двадцать лет. Ни на чем не заморачивалась, не парилась, в ус не дула — и тут та-а-акое вскрывается… Обалдеть просто!
Как ни странно, первым на помощь ко мне пришел Симон.
— И как тебе легенда? — спросил он вполголоса, ухмыляясь хитрой улыбочкой закоренелого пройдохи.
Я вышла из ступора.
— Да просто жития святых великомучеников какие-то в перемешку с тайнами бургундского двора! — я поморгала, снимая напряжение с уставших от монитора глаз. — Если бы не встреча с магистром стригоев, поведавшим мне предысторию событий, описанных монахами — ни за что бы не поверила госпитальерам…
— А то ж! — мрачно вставила валькирия. — Продай этот фантастический текстик Голливуду в качестве сценария — улетный блокбастер по нему снимут!