Эти рисунки даже не были придуманы во Франции, они вызвали скандал в датском журнале
Среди их сообщников – воры, насильники, хулиганы, торговцы наркотиками. У тех, кто сидел потом на скамье подсудимых в суде Парижа, типичная карьера «новых французов» из предместий. Но даже если бы они были сплошь учеными мальчиками и девочками из хороших семей, наподобие немцев из «Фракции Красной армии» или итальянцев из «Красных бригад», что бы это поменяло? Можно ли их понять? А то и простить?
Именно этот и в самом деле провокационный вопрос задает нынешний журнал и дает на него несколько ответов. Прежде всего журналисты «Шарли Эбдо» рассказывают, как за эти пять лет рухнула свобода печати и свобода слова и что от нее теперь осталось. Опубликованный ими опрос общественного мнения редакции не льстит: лишь 59 % французов одобряют новую обложку со старыми карикатурами, а 31 % считают ее «ненужной провокацией».
Из французских мусульман 18 % не осуждают теракты 2015 года, а 40 % уверены, что их религия важнее государства, ну а среди молодежи это и все 70 %.
Почему опять речь про мусульман? Ну потому что с калашниковыми в редакцию заявились не огнепоклонники и не пастафарианцы. Как бы ни просили левые публицисты и политики забыть об этом досадном недоразумении. Но не в исламистах дело.
Журнал напоминает, что и пять лет назад далеко не все оказались
Но одна из главных статей номера вовсе не об исламе или религии. Она называется «
Здесь говорят о культе обиженных в современном обществе и о том, как обиженные с удовольствием становятся обидчиками, а то и палачами. К инакомыслящим они пусть даже не приходят с калашниковыми, но просто гонят их с работы и отбирают хлеб – за то, что засмеялись.
Террористов убили, их пособников посадили в тюрьму. Но «Всё это – за это» – не про это. Вопрос не в том, защищать ли память французских карикатуристов и конкретно журнал «Шарли Эбдо», который хромал, хромает и будет хромать с точки зрения вкуса, хорошего тона, политической корректности. А в том, что пора понять: завтра на его месте окажется кто угодно, хоть «Вокруг света», хоть «Наука и жизнь», хоть я, хоть вы.
Черепаховый суд
Мишель Уэльбек стал самым популярным писателем Франции – благодаря одному роману и двум братьям-убийцам.
С Мишелем Уэльбеком невозможно разговаривать. Ведь как мы привыкли вести интервью? Спросили что-нибудь острое, получили в ответ парадокс, скрестили шпаги, высекли искру. Попробуй высеки искру из Уэльбека. Он не кремень, он гриб-сморчок, даже на вид, причем с каждым годом все больше и больше. Сам он называет себя «старой больной черепахой» – вы умеете искрометно беседовать со старой больной черепахой?
Читателям его, тем более слушателям, с самого начала не стоит искать легких путей. Он все с наслаждением усложняет. Его невероятная цирковая фамилия с таким же невероятным французским написанием
Он, правда, не из тех, кто отказывается отвечать на вопросы, даже если они ему не нравятся. Он такой: если уж согласился, спрашивайте, раз хотите узнать. Но только потом не пожалейте: прямо на глазах писатель погружается в мысли и чувства и начинает отвечать подробно и серьезно с десятками вступительных слов – разумеется… что там ни говори… однако… нет никаких предпосылок к тому, чтобы… если уж говорить всерьез. Причем произносит свой текст он как бы для себя, бубнит в манишку, не поднимая глаз. Тоска, куча песка. Зато потом, когда текст расшифруешь и аккуратно вычеркнешь все вводные слова и паузы, ты вдруг обнаружишь незамеченные на слух мысли. И много.
Конечно же, он не единственный популярный писатель во Франции. У него есть, например, человек-антоним – блестящий, выпускающий фейерверки Фредерик Бегбедер. Тот не просто красавец (позировавший для мужских журналов), он еще и записной остроумец, прирожденный стендап-комик в духе нашего Ивана Урганта. Та же блестящая ирония, умелые паузы и безошибочные попадания в конце посылки. Не зря его приглашают вести публичные церемонии – публика будет довольна. Так вот, если расшифровать его текст и аккуратно вычеркнуть брызги шампанского – ты часто, как говорят французы, «обнаружишь ничего».
При этом они приятели. Про Уэльбека Бегбедер сказал: «Это мой старший брат». Уэльбек тоже не отказывается от родства, но они, конечно, не Катаев с Петровым. Один – весь из себя жертва судьбы. Другой – весь такой на вид ее баловень.
Я помню, как они вдвоем вели дебаты на московском «Винзаводе», вели их совершенно в разные стороны, мало что в разном темпе. В сущности, они могли бы практиковаться на двух половинах аудитории, не обращаясь к друг другу. Оживились они только тогда, когда из зала прилетел вопрос к Уэльбеку: встает ли у него, когда он пишет свои эротические сцены (а это обязательная часть уэльбековской прозы)? «У меня да, – ответил гонкуровский лауреат, – а у вас? Когда вы читаете?»
Когда к нему приходят домой, чтобы написать очерк о последнем проклятом поэте, он ведет себя безо всякой вежливости, напивается в сисю и хватает корреспондентку за коленки, а потом падает в салат.
«Я позвонила ему, как мы договаривались, – вспоминает одна из них. – “Мне не хочется никуда идти, – сказал он. – Я просто хочу секса”. Когда это не помогло, он добавил: “Мы уже достигли предела откровенности. Большее я расскажу только той, которая со мной переспит”». Зная это, к нему отправляют только интервьюерок, которые заранее настроены написать, как они гонкуровскому лауреату не дали. Он к этому привык, но безнадежно идет на контакт.
Правда, не так давно его стратегия сработала. Уэльбек в очередной раз развелся и тут же женился – как раз на китаянке Лизис Ли, писавшей в Сорбонне диссертацию по его творчеству.