Я провел большим пальцем по верхней части телефона, и когда появлялась новая фотография, я изучал ее, прежде чем перейти к следующей. Здесь были тысячи снимков. Некоторые из еды, некоторые из ее жизни. Некоторые просто Билли.

В каждом из них она была до боли красива.

Она размещала свои посты каждый день, чередуя то, что освещала, но всегда оставаясь в теме еды. Ее бренд был последовательным, и так было на протяжении многих лет.

За исключением последних четырех дней после аварии, когда она вообще ничего не писала.

Я поднял маленький стаканчик с кровати и поднес его к губам, глотая острый ликер. По мере того, как я перематывал годы назад, возвращаясь к ее фотографиям, она меняла прически и очки ― когда они были на ней. Но больше всего я замечал ее зрелость. Я увидел это в ее глазах.

Если бы я увидел их прямо сейчас, то гарантировал бы, что они выглядели призраками.

Но я не видел ее с тех пор, как оставил ее в больнице.

Я просто знал…

Потому что мои выглядели точно так же.

Я сделал еще один глоток и поставил его обратно на кровать, подушечки пальцев намокли от мокрого стакана. И я уставился на ее последнюю фотографию, которой она поделилась. Это было за два дня до нашего отлета в Сан-Франциско. Место было в Трайбеке, в нескольких кварталах от моего дома, в кофейне, куда я часто ходил. Она держала свой напиток под подбородком, но в центре внимания был профиль Билли. Угол съемки начинался от основания ее шеи и двигался по лицу, солнечный свет с Черч-стрит отражался от ее кожи.

Вот как выглядело счастье.