– Мы срежем через Кристофер, пройдем мимо Малой восьмерки, потом свернем на восток по Девятой улице и на юг по Пятой, – сказал он. – Если нас остановят, скажем, что он твой муж, а я его друг, и он… напился, хорошо?

Появляться пьяным в общественных местах было незаконно, но я понимала: в этих обстоятельствах лучше сказать, что мой муж пьян, чем что он болен.

– Хорошо, – сказала я.

Мы шли на восток по Кристофер-стрит молча. Улицы были такие пустые и темные, что я с трудом понимала, куда мы идем, но блондин шагал быстро и уверенно, и я старалась его не задерживать. В конце концов мы добрались до Уэйверли-плейс, которая примыкала к Малой восьмерке с запада и была хорошо освещена прожекторами, и прижались к самой стене ближайшего дома, чтобы нас не заметили.

Блондин посмотрел на меня.

– Еще немного, – сказал он мне и ласково обратился к моему мужу, который закашлялся и застонал: – Я знаю, Эдвард. Осталось чуть-чуть, честное слово, совсем чуть-чуть.

Мы шли так быстро, как только могли. Слева виднелись высотные дома Малой восьмерки, окна которых теперь были почти черными. Я гадала, который час. Впереди показалось большое здание, построенное несколько веков назад и сначала служившее тюрьмой. Потом оно превратилось в библиотеку. Потом снова в тюрьму. Теперь это был многоквартирный дом. За ним зацементировали игровую площадку, но дети туда обычно не ходили – там было слишком жарко.

Как раз в тот момент, когда мы приблизились к этому зданию, нас остановили.

– Стоять, – услышали мы и резко остановились, чуть не уронив моего мужа. Патрульный, одетый во все черное, что означало, что он муниципальный офицер, а не солдат, выступил вперед с пистолетом на уровне наших глаз. – Куда вы идете так поздно?

– Офицер, у меня есть документы, – начал блондин, потянувшись за сумкой, но патрульный рявкнул:

– Я не спрашивал ваши документы. Я спросил, куда вы идете.

– Возвращаемся к ней домой, – сказал блондин. Я видела, что он боится, но старается этого не показывать. – Ее муж… ее муж немного перебрал с выпивкой, и…

– Где? – спросил полицейский, и мне послышалось в его голосе радостное нетерпение. Они получали вознаграждение, когда арестовывали людей за нарушение общественного порядка.

Но ответить мы не успели: кто-то у нас за спиной воскликнул: “Вот вы где!” – как будто обращался к другу, который собрался на концерт или прогулку и опоздал на встречу, и мы с блондином и полицейским обернулись и увидели Дэвида. Он приближался к нам с западной стороны, улыбаясь и качая головой; на нем был не серый комбинезон, а синяя хлопковая рубашка и брюки, похожие на те, что были на блондине, и шагал он быстро, но не торопясь. В одной руке он нес термос, в другой – небольшую кожаную папку.

– Я же просил подождать меня, я вас по всему комплексу ищу, – не переставая улыбаться, сказал он блондину, который сначала открыл рот от удивления, но тут же закрыл его и кивнул. – Извините, офицер. Это мой бестолковый старший брат, его жена и наш друг, – он кивнул в сторону блондина, – и я боюсь, что мой брат сегодня повеселился от души. Я пошел принести ему воды из нашей квартиры, а когда вернулся, эта троица, – он ласково улыбнулся нам, – решила уйти без меня. – На этот раз он адресовал улыбку человеку в черном, слегка покачал головой и закатил глаза. – Вот, у меня есть все наши документы. – И он передал папку полицейскому.

Пока Дэвид говорил, полицейский переводил взгляд на каждого из нас по очереди, так и не опустив пистолет, но папку взял и расстегнул ее. Когда он вытаскивал карточки, я увидела серебристый отблеск.

Он ознакомился с документами и, прочитав последний, внезапно выпрямился и отдал честь.

– Прошу прощения, – сказал он Дэвиду. – Я не знал, сэр.

– Не за что просить прощения, офицер, – сказал Дэвид. – Вы делаете свою работу, как и положено.

– Спасибо, сэр, – сказал полицейский. – Помочь вам довести его до дома?