– Это называется перламутр, – объяснил дедушка. – Разновидность карбоната кальция, который вырабатывает моллюск, слой за слоем покрывая им мешающее инородное тело, попавшее в мантию, – например, песчинку. Сама видишь, он очень прочный.

– А люди могут делать перламутр? – спросила я, и дедушка улыбнулся.

– Нет, – сказал он. – Людям приходится защищать себя другими способами.

Прошло почти двадцать лет с тех пор, как я видела кольцо в последний раз, и теперь, когда я сжала его в кулаке, оно было теплое и твердое. Мне пришлось отдать его фее, сказал дедушка. Той, которая присматривала за тобой, пока ты болела. И хотя я всегда знала, что он шутит, знала, что фей не бывает, наверное, именно это огорчило меня больше всего: оказывается, дедушке вовсе не пришлось платить за то, чтобы я вернулась к нему. Оказывается, я вернулась к нему просто так, а он отправил кольцо в какое-то другое место, какому-то другому человеку, и теперь, когда оно вернулось ко мне, я больше не знала ни что оно означало, ни где оно было, ни что оно когда-то символизировало.

Мы снова встретились в следующий четверг. Утром на работе я пошла в туалет, а когда вернулась к своему столу, под одной из упаковок с физраствором был спрятан маленький сложенный листок, и я вытащила его, озираясь по сторонам, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за мной, – хотя, конечно, никто за мной не наблюдал. Здесь были только я и мизинчики.

Когда я подошла к Центру в 19:00, Дэвид уже стоял у дверей и махал мне рукой.

– Я подумал, что мы могли бы прогуляться, – сказал он, и я кивнула.

Внутри он купил нам обоим фруктовый сок, и мы двинулись по дорожке, как ходили обычно – неторопливо, но не слишком медленно.

– Не снимай шлем, – сказал он, и я послушно приоткрывала только маленькую щель на уровне рта, чтобы сделать глоток. В Центре было прохладно, но некоторые люди все равно ходили в шлемах, потому что поленились их снять, так что это не вызывало никаких подозрений.

– Я рад тебя видеть, – тихо сказал Дэвид. – У твоего мужа свободный вечер, – добавил он, и это был не вопрос, а утверждение, а когда я повернулась к нему, он слегка покачал головой. – Ни удивления, ни злости, ни тревоги, – напомнил он, и я отвела взгляд.

– Откуда ты знаешь про наши свободные вечера? – спросила я, пытаясь сохранять спокойствие.

– Твой дедушка рассказал моему начальнику, – сказал он.

Может показаться странным, что Дэвид не предложил нам встретиться ни в моей квартире, ни в своей. Но помимо того, что я не захотела бы ни приводить его к себе, ни идти к нему, причина состояла в том, что встречаться на публике просто было безопаснее. В год восстаний, до того, как правительство вернулось к власти, многие считали, что большинство частных квартир прослушивается, и даже сейчас нужно было полностью доверять человеку, чтобы приходить к нему домой.

Некоторое время мы оба молчали.

– У тебя нет ко мне вопросов? – спросил он все тем же тихим голосом, совершенно не похожим на голос того Дэвида, которого я знала. Впрочем, пришлось мне напомнить самой себе, того Дэвида, которого я знала, не существует. А может, и существует, но сейчас я разговариваю не с ним.

Конечно, у меня было много вопросов – так много, что невозможно было понять, с чего начать, что сказать, что спросить.

– Разве люди в Новой Британии не говорят немного по-другому?

– Конечно, – сказал он.

– Но ты говоришь так, будто ты отсюда, – сказала я.

– Я притворяюсь, – сказал он. – Если бы мы были в безопасном месте, я бы перешел на свое обычное произношение, и для тебя моя речь звучала бы по-другому.