Силой заставляю себя пойти следом, стараясь думать только об Эй-Джее и не поддаваться паническому желанию метнуться к машине и припарковаться правильно.

В прошлый раз, когда он закрыл за нами дверь, я не знала, куда идти и что делать, но теперь я сажусь на край его кровати. Чувствую огромное облегчение, когда он садится рядом. Он слегка откидывается назад, опершись на руки, вид у него чрезвычайно серьезный. А может, он по-прежнему меня боится – трудно сказать.

– Что ты хочешь узнать? – спрашивает он.

Делаю глубокий вдох и неспешно выдыхаю.

– Все.

На его губах появляется едва заметная улыбка, и мне становится чуть спокойнее.

– Мистер Б. рассказал, как все было, когда в конце прошлого года передавал мне ключ. С Кэролайн он познакомился, когда она училась в десятом классе. Однажды в обеденный перерыв он открыл дверь кладовки неподалеку от столовой и обнаружил ее – там она пряталась ото всех. Далеко не сразу она призналась, что это не в первый раз и что она каждый день так обедает еще с середины девятого класса.

Представляю Кэролайн в одной из ее футболок с забавными надписями и с сэндвичем посреди ведер и совков, и мне хочется плакать. Или с силой что-нибудь ударить. А может, и то и другое.

– Думаю, ее дразнили и обижали. Она рассказала мистеру Б., что друзей у нее нет, что ей слишком неловко есть одной во дворе, поэтому она обедает в кладовке, и что больше ей некуда пойти.

Сердце замирает в груди. Помню, как в начале года на приеме у Психо-Сью сказала примерно то же самое. Она тогда спросила, почему я продолжаю общаться с «Восьмеркой». А я ответила, что мне больше некуда идти.

– Кэролайн и мистер Б. подружились. Он начал обедать вместе с ней. Через какое-то время она рассказала ему о своих стихах, а потом даже дала кое-что почитать. Рассказала, что ее посетила безумная идея организовать тайное поэтическое общество. Но мистер Б. не счел эту мысль безумной. Он показал ей комнату в подвале театра, которой вот уже многие годы совершенно не пользуется театральный кружок. Он поставил замок на дверь, замаскировал петли и швы краской, сделал внутри перестановку. Кэролайн начала заклеивать своими стихами один из углов комнаты. Впоследствии она встретила несколько новых друзей, которым смогла доверять, рассказала им об этой комнате – и к концу года стихи появились и на других стенах. Оказалось, что такое убежище нужно не только ей.

Я пришла к Эй-Джею, чтобы узнать, что привело его в «Уголок поэта», но, когда он произносит последнюю фразу, все становится на свои места. На глазах у меня выступают слезы.

– Но и тебе? – спрашиваю я, и он кивает.

– В девятом классе я был в одной группе с Эмили по английскому. Мне по-прежнему было сложно отвечать на уроках, и она заметила, что я играю на невидимой гитаре, когда нервничаю. И спросила, что это за странная привычка. В конечном счете именно она привела меня в подвал.

– Эй-Джей… – шепчу я, вытирая слезы. Как же мне хочется обнять его за шею и поцеловать, как это было уже тысячу раз за последние недели. Но я не знаю, чем это закончится, и очень боюсь. Вдруг он меня оттолкнет? Вдруг скажет, что между нами все кончено? Я не хочу его терять, но порой мне кажется, будто это уже случилось. Мне не хватает его прикосновений. Сердце колотится, руки начинают дрожать, мысли вновь закручиваются в беспощадный водоворот. Меня охватывает паника.

Почему же он не прикасается ко мне?

И тут мои мысли исчезают так же внезапно, как появились. В сознании воцаряются спокойствие и тишина. Я точно знаю, что делать.

Кэролайн подсказывала мне слова, и они всегда оказывались кстати. Но это всегда были не ее слова. А мои собственные. Оба раза именно мои слова убедили Эй-Джея пустить меня в «Уголок поэта». Когда я рассказывала, как подбираю названия для своих плей-листов, он слушал очень внимательно и задавал вопросы. Когда мы остались в бассейне наедине, он просил с ним поговорить. Затем, когда я открыла ему свои мысли, поцеловал меня. Каждое откровение сближает нас.

Он хочет, чтобы я с ним поговорила.

И вдруг я слышу спокойный голос Кэролайн, причем так отчетливо, словно она сидит рядом.