Быт — тот же, цены на рынке более или менее установлены. Лук — 150 р. кг. Молоко — 40 р. кружка. Снабжение наше протекает нормально — выдается все, что полагается по карточкам, берем мой обед в Доме ученых, меняем на рынке хлеб на молоко. Печь окончательно сделана, хорошо топится. Благодаря ей у нас тепло и комната моя сохранилась. Правда — зима “сиротская”… все время тепло, то и дело тает. Сегодня только -6о. В Союзе писателей — события. ЦК недоволен литературой: в ней еще не до конца поняли, что литература не только служение, но и служба. Асееву сказали, что в его стихах — голос врага (он писал об эвакуации — “Россия мучится, мочится, мечется” и т.п., говорят, впрочем, что там были и очень хорошие стихи). К журналам прикреплены “шефы” — к “Знамени” — Пузин, к “Октябрю” — Поспелов, к “Новому миру” — Александров. Фадеев выступил в Союзе с речью, в которой громил писателей “тунеядцев” и “молчальников” (в том числе Федина, Пастернака и др.). Но ему, кажется, это не поможет: хотят его снять и заменить Н. Тихоновым. Атмосфера хамства, подхалимства и бюрократизма, им развитая в Союзе, очень противна, но удастся ли ее искоренить Тихонову?
Говорят, что хотят организовать Комитет по делам литературы с департаментом лирики и отделением сюжетов.
17-е. Ждут открытия коммерческих магазинов; зима по-прежнему мягкая. В Союзе — перемены. А. Толстой говорил мне, что хотят устроить Комитет по делам литературы. Очевидно, этот слух — обоснован. Сегодня — сенсация в “Правде”: сообщение о встрече англичан с Риббентропом и переговорах о сепаратном мире. Это — ход в какой-то сложной и простым смертным непонятной игре, связанный или с усилением давления на союзников в связи с нашими военными успехами, или — с нашими намерениями оставить союзников наедине с Гитлером и т.п. Но — как ни гадать на кофейной гуще, а таким гаданием я уж достаточно занимался раньше, — оно говорит о том, что впереди еще много сюрпризов и что Тегеранская встреча не дает оснований для большого оптимизма. Все ругаются насчет гимна, написанного в стиле районной газеты.
Февраль
12. <…> В Москве — певец Вертинский. Он приехал из Китая. Перед приездом он должен был 7 лет петь советский репертуар. Кроме того, он внес три миллиона в пользу Красной Армии. В Москве его по привычке стали выдавать только по карточкам для каких-то особых аудиторий. Сегодня слух, что он умер от удара <…>
Карточки урезаны: по ним выдают меньше мяса и масла. Всем писателям — членам Союза — предоставлен паек “Б”, как и докторам наук. Учитывая, что там очень много почти неграмотных людей, этот жест надо признать мало обоснованным.
Всё омерзительнее ощущается война.
13-е. Слух о том, что бандиты мяукают кошками у дверей, чтобы им открыли. Говорят, что основной контингент их — инвалиды Отечественной войны и подростки. С Реформатского около музея Маяковского чуть не сняли шубу четверо подростков. Гадаем, что означают изменения Конституции. Говорят, что москвичи на новые пункты Конституции откликнулись пожеланием: “Хотя бы старую отоварили”. Погода по-прежнему необычайно теплая, все время оттепели. Не было еще мороза выше -10о.
14-е. Почему-то опять ждут бомбежек Москвы, говорят, что недавно чуть не объявили тревогу, проверяют газоубежища и пр. “Секретное оружие немцев” — это, вероятно, бактерии. Еще не оскудел порох в пороховницах войны. Все-таки я еще не вижу надлома немцев. Они отходят очень продуманно и там, где хотят.
19-е. Разгром немцев у Шполы. 5500 трупов. Вот этот успех для меня определяющий: немцем необходимо было вывести своих из прорыва, и то, что они не сумели это сделать, — доказательство их слабости. Здесь речь шла о престиже, и они сделали все, что могли, и оказались слабее.
Был с А. Толстым и Зелинским у Александрова — об организации критической группы. Александров опять меня не потряс. Он не видит того, что нужно видеть, ему не хватает культуры, он — исполнитель. Глядя, как в нашей области все бестолково, я по-прежнему поражаюсь: как мы умудряемся побеждать? Здесь какая-то мистика, умом России не понять…
28-е. Вчера был на заседании Президиума Союза писателей. Обсуждались планы журналов. Все очень убого. Наблюдал деятельность нового секретаря: крайне грубый и высокомерный человек, которому порученная ему работа совершенно противопоказана. Дубина с дубинкой. Все это удивительно. В 1 ч. 30 м. ночи передали сообщение о мирных предложениях Финляндии, не особенно грамотно составленное, это — симптом чрезвычайного значения, даже если финны не сдадутся.
Март
2-е. Опять уже два дня стоит сильная оттепель. Ночью шел сильный дождь. Наши войска подошли к могиле Пушкина. Вчера туда уехали Благой и Гудзий.
“Правда” устроила потрясающий мордобой Чуковскому: он пошляк и шарлатан и т.п. Этот принцип — или ручку пожалуйте или в морду — очень однообразен.
5-е. Вечером салют — подошли к Волочиску. Очевидно, мы придаем этому успеху большое значение: не дали даже “последних известий” и все время играем марши. А под Псковом — затихло. Я по-прежнему не понимаю нашей стратегии: рвать фронт в десяти местах и нигде — как следует. Все наши прорывы затухают: бьем пятерней, а не кулаком.
29-е. Был в Переделкине. 31-го уеду в Узкое. Мы наконец выполнили приказ В.М. Молотова, отданный 22 июня 1941 года: отбросить врага за пределы государственной границы. Но все-таки я не расцениваю события особенно оптимистично: все дело во времени, хватит ли нам сил вынести этот непрерывный надрыв наступления? Не измотают ли нас немцы так, что мы начнем распадаться внутри, к удовольствию Черчилля?
Май
13-е. Вчера был Евнин. Хотел его устроить в институт школ. Сначала все шло хорошо, но, узнав о его национальности, его кандидатуру отключили без разговоров и категорически. Интересно: я думал, что это уже схлынуло. Сам он знает о гонении на евреев, говорит, что очень не любит свой народ и очень уважает русских.
26-е. Пушкино. Вчера слушал в Союзе писателей новые главы “Петра Первого” А. Толстого. Очень сильно написано. Он — чуть ли не последний представитель нашей литературной культуры.