Аркас никогда не был суеверным человеком. Он бывал в джунглевых племенах Африки и чувствовал, как цивилизация держит его над ними, не давая вникнуть в примитивное мироздание, состоящее из легенд и веры. И купания в водоемах кишащих паразитами. Однако с ним что-то происходило. Кроме очень неприятного предположения, состоящего из фразы «Аркас, ты слетел с катушек», он ничего не имел. И разве не чудное совпадение, что именно сейчас ему говорят о сверхъестественных силах?

Нет, сказал сам себе Никас. Не знаю, чего она в действительности от меня хочет, но лучше мне уйти, пока не стало хуже.

— Девел приходит, чтобы забрать жертву, — продолжала селькупка. — Подумай, что ему может быть нужно от тебя. Ты не мог сам заключить с ним договор. Ты не знаешь, как это делается.

Никас допил чай и сказал:

— Я пойду.

— Стой. Куда? Я прошу, подумай.

Никас остановился в прихожей, стараясь не трогать женщину руками. Вырываться пришлось движениями корпуса.

— Слушайте, — сказал он сквозь зубы, — прекратите нести ахинею. Я нервный человек. Вы со своими бреднями напали на меня совершенно некстати. Именно в тот день, когда этого делать не стоило. Откройте дверь, пока я ее не выломал нахрен!

Секунд десять селькупка молчала, а потом спросила, искательно заглядывая Никасу в глаза:

— Ты точно не хочешь никому зла? Я понимаю, что тебе пришлось тяжело. Очень тяжело. Не всякий такое выдержит. Но мы ведь не виноваты. Мы, значит весь этот дом. И другие люди. Девел коварен. Удивительно, что именно к тебе он пришел. Бабушка рассказывала мне, что такое случается раз в тридцать три года. И когда Девел приходит, может произойти нечто ужасное! Пострадают миллионы.

— Ну, это уж слишком, — едва сдерживаясь, проговорил Никас. — Байки байками, но надо и меру знать. Откройте дверь, иначе…

Его чуть ли не выпихнули наружу. Потом быстро сунули пальто, и дверь захлопнулась окончательно.

В кабинете было светло и тихо, Никас величественно лежал на кушетке, скрестив на груди руки, как почивший вождь. Он разглядывал знакомые лампы, знакомый шкаф с делами и знакомые мотиваторы, висящие на стене.

«Поверь в себя и приложи усилия», — говорила ему бабочка, выбирающаяся из кокона. Она была влажной и блеклой, со сморщенными крыльями, однако вид у нее был суровый.

Никас поежился.

Позади него Алексей Натанович уютно скрипел ручкой. Этот скрип убаюкивал и сам по себе был неплохой терапией. А еще сопение. Журналист был уверен, что если расположить сопящего Алексея Натановича в нужном месте и положении, то он мог бы останавливать международные конфликты. Никас так привык бывать здесь, что это место стало его храмом. Местом его однообразных исповедей. Здесь он бывал чаще, чем следовало бы, но ничего не мог с собой поделать.

— У меня обострение, — сказал Никас.

Скрип ручки затих на несколько секунд. И начался снова.

— Снова кошмары? — буднично спросил психотерапевт. — Возможно, есть что-то такое, о чем ты…

— Нет! — быстро ответил Никас.