На середине лестницы Никас остановился. Он услышал, точнее спиной почувствовал, как за ним приоткрылась дверь.

— Аркас. Никас Аркас!

Тот медленно обернулся.

Он увидел гипнотически-выразительный глаз и половину бронзового лица. Женщина внимательно смотрела на него, вытянув в проем руку, словно стараясь удержать. Даже с расстояния Никас видел, что у нее дрожит агатовый перстень. Картина была почти жуткой, так что Аркасу захотелось дернуть вниз со скоростью выстрела.

— Не бойся! — умоляюще прошипела женщина, моментально разгадав настроение Никаса. — Иди сюда, войди в мой дом. Иди, нам нужно поговорить. Для твоего блага.

Возможно, она использовала гипноз. Никас слышал, что натуральная магия северных народов на такое способна. Он подумал с обреченным спокойствием: а не выпить ли мне чаю с этой женщиной. Половина ее лица выглядит вполне симпатичной. Если опираться на принцип симметричности, то она должна быть очень даже ничего. Возможно, я с пользой для себя скоротаю время до начала приема. А если меня похитят, то можно будет, во всяком случае, вспомнить старые добрые времена, когда я был одним из самых стойких людей на земле. И не ныл.

— Ох, слава богу, — проговорила женщина, увидев, что журналист стал неуверенно, как на шарнирах, подниматься.

Когда Никас приблизился на расстояние пощечины, селькупка метнулась на него, едва не ударившись о косяк, и втащила внутрь. Под собственное «эй», Аркас оказался в полутемной прихожей, наполненной запахом тлеющей травы. За ним захлопнулась дверь, и сладко щелкнул замок.

— Обувь сними. Пальто повесь здесь.

Возраста она была непредсказуемого. С равным успехом ей могло оказаться и тридцать и пятьдесят с лишним. Здоровая пища, подумал Никас.

Он ожидал особенных этнических нарядов, но женщина была одета скромнее и привычнее. Как рачительная домохозяйка, готовая к любой ситуации: начиная от ежедневной уборки и заканчивая интенсивной детской отрыжкой. Передник, закатанные до колен шаровары и застиранная футболка с надписью «Франциск». Только на шее у нее висело большое ожерелье из костяных фигурок. Судя по тому, как оно пожелтело и запылилось в резьбе, Никас мог предположить, что пользовались им не часто.

— Спасибо, — ответил журналист, снимая свои дурацкие сандалии. И, чтобы не молчать, добавил: — Красивое ожерелье.

Женщина, а она оказалась действительно симпатичной, поджала губы, и, как опытная мать, тут же почуяла неповиновение.

— А ну в комнату! — вполголоса рявкнула она.

Любопытные чубы скрылись за углом коридора.

— Пойдем, — она поманила Никаса на кухню.

Там тоже было полутемно. По всей квартире горели лампады, накрытые тряпичными конусами. Окна были плотно зашторены. Никас с позабытым профессиональным любопытством разглядывал вывешенные под потолком обереги. Посреди стола лежал черный посеченный булыжник. Он был исполосован когтями какого-то зверя. Вокруг него собрались двое мужчин и один подросток лет шестнадцати. Они о чем-то тихо переговаривались. Увидев Никаса, люди одновременно встали, с той характерной поспешностью, которая обычно означает: вот черт, этот парень здесь! Именно тот парень. Которого мы хорошо знаем. Этот жук на многое способен, так что будьте настороже!

Какого хрена, подумал Никас взволновано. С него как будто спало наваждение. Что я здесь делаю? Зачем позволил завлечь сюда? Сейчас дадут по уху и поминай как звали. Его скрутило от реликтового, застарелого страха западни. Левую, пробитую, ступню, свело судорогой.

— Это он, — сказала селькупка и качнула головой. — Выйдите. Скажите второй, чтобы следила за детьми лучше, а не то своих не дождется. Девел украдет ее материнство. И позвоните старому, пусть не волнуется, ладит дела до конца.

Тщательно обойдя Никаса спиной к стене, мужчины покинули кухню, ведя между собой парня, как при обстреле.