– Коробки с неподцензурной литературой и прочими антисоветскими материалами стояли в ванной комнате, прямо под ванной, накрытые грязными тряпками, – пояснил я. – Они туда даже не заглядывали, как и в туалет, где в сантехническом коробе тоже можно спрятать много интересного. Ещё пропустили кухню, но я не знаю, было ли там что-либо...

– Понятно, – перебил он меня. – О чем ты говорил с хозяевами квартиры?

Отпираться, судя по всему, было бессмысленно.

– Только с Петром Ионовичем. Его мать весь обыск провела в одной из комнат, я её и видел мельком, а супруга ушла, когда он согласился со мной поговорить.

– Хорошо. И о чем ты разговаривал с Петром Ионовичем?

– Поначалу я пытался вывести его из равновесия, использовав одно дело из текучки – если помните, артист из музыкального театра, у которого самиздатовского «Чонкина» нашли, – Денисов коротко кивнул. – Неудачно, этот Якир на такие фокусы не попадается. Пришлось спрашивать его в лоб, какие у него претензии к советской власти.

Денисов заинтересовался и даже посмотрел на меня.

– Вот как... – протянул он. – И что же он тебе ответил?

– Он боится возвращения сталинских времен, – я сказал это как можно более безразличным тоном. – В принципе, это неудивительно, учитывая его биографию. Другое дело, что своими действиями он приближает тот момент, когда нам придется применить к нему меры социальной защиты... не те, что к его отцу, конечно, попроще, но для его семьи хрен редьки не слаще. К тому же его дочь тоже замечена в диссидентских делах.

– И зачем же ты это спрашивал? – угрюмо спросил полковник.

– Цель была та же самая – вывести его из равновесия, заставить ошибаться и раскрыться.

– Удалось?

– Частично. Правда, мне не очень понравилось то, что я услышал, – я закинул крючок и ждал хорошей поклевки.

– И что же ты услышал?

«Есть!»

– То, что моя теория о финансировании диссидентского движения из-за рубежа оказалась неправильной.

Теперь я заинтересовал Денисова по полной программе. Он убрал руки со стола и уже безо всяких экивоков уставился на меня широко открытыми глазами.

– Ты и об этом с ним говорил?! – с легкой угрозой спросил он.

– Это была основная цель беседы с моей стороны, – повинился я. – Дело в том, что заходить с эмигрантской прессы и изданных на Западе книг можно, но в какой-то момент нам всё равно потребуется информация изнутри этого сообщества. Насколько я знаю, с информаторами в их кругах у нас туго, поэтому самый простой способ – спросить напрямую у тех, кто может обладать соответствующей информацией.

«Мой» Орехов про наличие информаторов КГБ среди диссидентов ничего не знал, и я считал это отсутствием у него амбиций и стремления к расширению поля деятельности – ему вполне хватало общения с его артистами, и на большее он не претендовал. Но любой сотрудник органов должен иногда смотреть по сторонам, чтобы не пропустить что-то жирное и вкусное, что может помочь сделать карьеру в вертикальном направлении. Правда, в моём будущем это выражалось не так сильно, но здесь, насколько я успел разобраться, подобное перетягивание каната было чуть ли не официальным видом спорта внутри Конторы. Поэтому я рискнул выдать свои догадки и обрывки знаний за непреложный факт – и, кажется, попал в цель с первого выстрела.