Ну почему – почему он не выбрал чего-нибудь попроще?! Хотя бы должность оператора глубоководного робота-ремонтника?.. Сейчас бы просто помогал монтировать гигантские решетчатые конструкции нефтяных платформ где-нибудь на шельфе Красного моря, у берегов малонаселённых, поскольку почти всё население погибло от той же радиации, и превратившихся в марионеточные, арабских государств! Или – у ледяных берегов Гренландии. Или чинил чертовы подводные трубопроводы, по которым всё это «природное богатство» течет теперь в его любимую страну – фактическую хозяйку Мира.
Хотя себя она позиционирует как несущий всем культуру, гуманитарную помощь, науку и Вечные Ценности… Словом – западной оплот Демократии!
А кто ему мешал стать строителем Городов? Универсальный проходческий комбайн – хоть и сложен в управлении, уж точно никогда не станет причиной ничьей смерти.
Только вот…
Да, зарплата. В пять раз ниже.
Господи. Скорее бы закончился проклятый двухгодичный Контракт!.. Лучше он будет, как планировал в юности, разрабатывать и устанавливать подводное оборудование для плантаций чертовой ламинарии! И плевать на то, что скажет Лоис – всех денег всё равно не заработаешь! Да и страшно: вдруг он и правда, сорвётся, и выскажет кому-нибудь из «коллег», или Армейского Руководства всё то, что накипело?!..
С такими Служба Безопасности не церемонится: допрос с правдоделом – не отопрёшься, и выложишь всё, как на блюдечке! – и деклассация! И это ещё в лучшем случае… А вот «промывка мозгов», и вбивание Курса «патриотичного Гражданина…»
Самое страшное, что может себе представить умный человек – лишиться способности логично и самостоятельно мыслить.
Снаружи снова загрохотало: это ударила звуковая волна от пронёсшихся на предельно низкой высоте бомберов «Спирит – Б-187». Она даже не подняла головы. Да и что толку поднимать её – сверху их прикрывает двухметровый бетонный монолит пола бывшего зрительного зала, а над ним – ещё и завалы из битого кирпича и ржавых прутьев арматуры.
Мать опять забилась в припадке глухого глубинного кашля, принялась х
Она вытерла рот матери теперь куском простыни. Его ещё стирать рано. А вот по-настоящему плохо, что глубоко запавшие чёрные глаза уже, вроде, и не видели её.
– Стас! Посиди с матерью. Я схожу наберу воды для стирки. И посмотрю, как там.
Стас, пятилетний младший брат, с лица которого в последние дни не сходило угрюмо-злобное выражение, кивнул, и перебрался со своего матраца на стул, с которого она поднялась. Она подумала, что если б умыть его, может, он смотрелся бы не так… жутко.
Не ребёнок – а озлобленный монстр. Детёныш гоблина.
Но умываться можно теперь лишь ледяной водой. А это – лишний риск простыть. А лечиться им сейчас нечем. Ни лекарств, ни даже банок с малиной… Чёрт. Она забыла, каково это на вкус – когда сладко…
Значит, пусть брат остаётся как есть. Грязным. Но – здоровым. Тьфу ты – здоровым! Ха! После всех этих «корей-лихорадок-холер», что высыпали на них из кассетных бомб после ядерного удара, здоровых среди выживших уж точно нет. Так что пусть брат будет хотя бы не простуженным…
Она нацепила поверх всех своих тряпок ещё и синтетическую куртку белого цвета – вернее, это когда-то та была белой, а сейчас вся шла грязно-бурыми и жёлто-красными потёками и разводами от кислотных дождей, и налипших, пока она обшаривала всё, что можно было обшарить там, наверху, пыли и кирпичного крошева.
А что – на фоне снега и развалин её точно никто не заметит в таком камуфляже.
Уже отодвинув первую из трёх занавесок, она оглянулась.
В тусклом неверном свете масляной коптилки почти ничего не видно: две смутно-чёрные фигуры. Одна сидит, другая – лежит. Сама каморка напоминает пещеру первобытных людей.