А вот зачем в Мексику поехал Эдуардо Мадеро, я до сих пор понять не могу. Док рассказывал журналистам о каких-то диетах, гороховых крем-супах, равиоли с ореховым соусом, рыбе с картофелем, флане с кремом, чесночной вермишели, курице по-португальски, углеводах и не знаю о чем еще…
Единственные диеты, о которых я помню, мне назначал чудак Оливе. Врач он был всезнающий, и я ему слепо верил. И можете говорить о каком угодно меню, и на самом деле повар Хулио Ониева прекрасно знал свое дело, но если речь заходит о еде, я вспоминаю о пасте Кармандо в огромных кастрюлях и о жареном мясе, которое готовил мой отец два раза в неделю.
Потом, да, были еще походы в ресторан «Ми бьехо» Эдуарда Кремаско, которые стали традицией. Кремаско являлся коллегой Билардо в Эстудиантес и уже давно жил в Мексике. Во‑первых, он доставал нам мясо для готовки. Во‑вторых, Кремаско являлся частью всех наших вылазок, которых было великое множество: например, после матчей мы всегда ходили есть в его ресторан, расположенный в довольно пафосном районе Поланко. А до матчей у нас имелась другая традиция: пройтись по магазинам в Перисур. Это был огромный торговый центр, с большими магазинами: Ливерпуль, Сеарс и Санборнс. Первый раз команда пошла в Санборнс. Говорю «команда», потому что я остался: у меня болело колено, и я боялся еще больше усугубить ситуацию. В начале-то было нормально, но по ходу чемпионата все усложнялось.
Тем не менее традиция сохранялась: много нас было или мало, нам полагалось съесть по сосиске размером со скалку и по мороженому в Helen’s. Мы даже надевали их шапочки из картона: не знаю, делали ли мы им бесплатную рекламу, но нам шло.
И автобус – мы использовали его все время. Например, ездили на Олимпийский стадион, где должен был состояться первый матч. Ты и представить себе не можешь по-настоящему роскошный автобус. Он больше походил на минивэн. Ну а мы вот так и жили. Совершали глупости одну за другой. Я всегда говорил «до скорогоооо», когда выходил с базы, чтобы было ясно, что я вернусь, а Эчеварриа останавливался посреди коридора перед выходом: «Все на месте?» – спрашивал он, когда уже знал, что ответ был утвердительный.
Последним заходил в автобус Пачаме: он садился с Билардо на передние сиденья. И в середине, ровно в середине, ехали хулиганы – мы начинали петь песни и безостановочно всех доставали: Эль Чино Тапия, Ислас, Селада, Альмирон, Баск… Даже Мариани иногда участвовал. Впереди ехали два мотоцикла, и за рулем был не кто иной, как Хесус и Тобиас, как и в день нашего приезда, почти за месяц до первого матча. Если мы отправлялись на Олимпийский стадион или до «Ацтека», то обязательно нужно было затратить столько же времени, сколько и в первый раз: если ради этого нам надо было гнать изо всех сил или останавливаться ненадолго, мы так и делали.
Когда мы приезжали на стадионы, у нас брали интервью те же самые журналисты, что и на первой игре: Эль Русо Раменсони и Тити Фернандес. Безумие: впервые в истории игроки преследовали журналистов, чтобы они взяли у них интервью… И всегда нам требовалась музыка. Одни и те же песни: одна романтичная, Total eclipse of the heart Бонни Тайлер, еще одна, от которой я плакал как ребенок, Gigante chiquito Серхио Дениса, и последнее, придававшее столько же сил, сколько и тренировки Даль Монте, самое лучшее: саундтрек из Рокки… Если ты не собирался выйти и сожрать под эту музыку противников живьем, со злостью, с гневом и страстью, которых нам было не занимать, ты не существовал. Ты не мог являться частью той команды.
Любимчики никогда не выигрывают
На самом деле в той дебютной игре мы стремились только к победе. Выиграть любым способом. Нас так раскритиковали до чемпионата, что проиграть команде, где все были одинаковые, как роботы, стало бы равносильно смерти. В одном я был убежден: то, что мы не являлись любимчиками – только к лучшему, ведь они никогда не выигрывают.
И я до сих пор уверен, что многие аргентинцы косо на нас смотрели и даже не понимали нашего построения. Мы, честно говоря, тоже.
Безумие: впервые в истории игроки преследовали журналистов, чтобы они взяли у них интервью… И всегда нам требовалась музыка.
За два дня до игры с Южной Кореей мы не знали, предстоит ли нам играть с двумя центральными или крайними защитниками, будет ли играть Кучуффо, Клаусен или Гарре. Мы не знали! И к тому же существовал еще вопрос Пассареллы, который продержал нас в неведении до последнего.
Двумя днями ранее Билардо провел 45‑минутную тренировку с группой игроков, в которой еще находился Пассарелла. У него уже начались проблемы с животом. По крайней мере, он так говорил. Во время этой тренировки на воротах стоял Пумпидо, Клаусен выступал в роли правого крайнего защитника, Пассарелла и Руджери – в роли центральных и Гарре как левый крайний защитник, в центре – Джусти, Батиста, Бурручага и я, впереди – Вальдано и Паскулли.
Вот бы кто-нибудь объяснил мне, что общего между этой схемой и той, по которой мы в итоге играли. Кто-нибудь объясните! Ну ладно, это часть настоящей истории. Потому что если Баск Олартикоэчеа, который вначале даже не фигурировал, не вытащил бы мяч головой в игре с англичанами, мы все еще это обсуждали бы… Хватит меня доставать с тактикой Билардо, который даже не увидел, как Эль Негро Барнс два раза пробил нашу защиту с одной стороны и ничего не сделал. Почему никто не говорит, что он ошибся, почему? Ладно, я уже расхожусь, до того матча еще было много времени.
Я только хочу сказать, что устал слушать о том, что Билардо – великий победитель чемпионата мира 1986 года. Билардо, чтоб его! Победители чемпионата мира 1986 года – игроки – все до единого, – потому что мы вытерпели даже последнюю выходку Билардо. Ему нравилось только одно – страдание игроков. С этим он и остался.
Как остался в то время Пассарелла.
Нам пришлось ждать до самого матча, чтобы узнать. Мы выезжали с базы в 10 утра, так как Олимпийский стадион находился близко. За 10 минут до отъезда выяснилось, что Кайзер, бывший великий капитан, не будет играть.
«Ты будешь играть», – сказал Билардо Брауну, у которого даже клуба не было.
Он был в запасе испанского «Депортиво».
Я помню, какой тогда начался дурдом. Все испугались, потому что знали, что мы теряем, и никто не представлял, как будет справляться Тата. Ладно, мы представляли. Мы слепо верили в него, мы знали, что он жизнь отдаст за аргентинскую футболку. Парень, который всем сердцем был с Билардо, но его нисколько не волновал ни билардизм, ни меноттизм. Такой простой парень, что, когда мы были в том ужасном турне в Колумбии до чемпионата мира, он остановился и долго, как мальчишка, разглядывал часы «Ролекс».