23 декабря

День исчезновения

Она хотела остаться дома украшать елку.

Но по понедельникам в пять пятнадцать был урок катехизиса для детей, и в ее обязанность входило сопровождать туда группу самых маленьких. Ее братья уже подросли и больше эти занятия не посещали, а потому могли весь вечер развешивать по веткам цветные шары и серебряный серпантин. Анне Лу особенно в этом году хотелось украшать елку, потому что в ней зародилось подозрение, что эта елка будет последней. Мать уже давно начала вести странные разговоры по этому поводу. Она говорила, что у Иисуса не было рождественской елки.

Когда она принималась так рассуждать, это означало, что в их жизни грядут перемены.

Например, был установлен день строгого поста, когда вся семья ничего не ела, только пила воду. Или, к примеру, день молчания, «пост словесный», как называла его Мария Кастнер. Она постоянно придумывала новые правила или настаивала на том, что то или иное надо делать совсем не так, как раньше. А потом увлеченно рассказывала о своих нововведениях на собрании и убеждала других родителей, и те с ней соглашались. Анне Лу нравилось братство, но она не понимала, почему было нельзя вести себя таким-то и таким-то образом. Например, она не видела ничего плохого в том, чтобы надеть в церковь что-нибудь красное, или в том, чтобы пить кока-колу. Вроде бы ничего подобного в Писании она не читала. Однако, похоже, для всех остальных было действительно важно вести себя в строго определенной манере, словно Господь их постоянно судил и молча решал в мелочах, достойны ли они называться Его детьми.

Анна Лу была уверена, что история с рождественской елкой кончится точно так же. По счастью, вмешался отец и сказал, что «дети пока нуждаются в определенных вещах». Но он обычно был податлив и в конце концов на все соглашался. Но в этом году позиций не сдал, и Анна Лу была счастлива, что хотя бы одна традиция ее детства сохранится еще на целый год и не изменится.

– Поторопись, моя хорошая, ты опоздаешь, – крикнула ей Мария снизу от лестницы.

Анна Лу стала быстро одеваться, потому что маме не нравилось, когда Иисуса заставляли ждать. Она уже надела серый спортивный костюм и кеды, оставалось только надеть белый пуховик и закинуть за плечи рюкзачок. Туда она сложила книги по катехизису, Библию и свой секретный дневник. Девочка подумала, что уже давно ничего туда не записывала. С тех пор как она заметила, что мать тайком обшаривает ее одежду, она решила вести два дневника. И вовсе не потому, что в одном из них она врала. Она всегда писала правду, просто избегала хранить внутри себя то, что чувствовала. Чувства – это то, что можно рассказать лишь самой себе. И потом, она хотела поберечь Марию, которая всегда так заботилась о детях. Ей не хотелось, чтобы мать подумала, будто она грустит, и еще меньше, чтобы решила, что она слишком счастлива. В их доме даже счастье строго дозировалось. Если его было в избытке, то вполне возможно, что к этому приложил лапу дьявол.

– А иначе почему Сатана все время улыбается? – говорила Мария.

И вправду, на иконах ни Мария, ни Иисус, ни святые никогда не улыбались.

– Анна Лу!

– Иду!

Она нацепила наушники МР3-плеера, которые подарила на день рождения бабушка, и сбежала вниз по лестнице.

Мария поджидала ее внизу возле лестницы, опершись одной рукой о перила, а другую уставив в бок, отчего стала похожа на чайник.

– Что за музыку ты слушаешь, милая?