Я был во дворе, где пытался завести большущую красную газонокосилку. Майка пропотела насквозь, потому что проклятую железяку завести труднее, чем лодочный мотор. Вдруг раздался крик Рут. Она орала как резаная – и в ее голосе слышалась дикая ярость.

О господи!

Я выпустил из рук шнур и поднял голову.

Такое бешенство звучало в голосе мамы, когда она выходила из себя, что случалось не часто, несмотря на открытую войну с отцом. И уж тогда – спасайся, кто может. Но Рут если и злилась – а злилась она обычно на Вуфера, – то просто смотрела на него блестящими от ярости глазами, крепко сжав губы, пока тот не затыкался или не прекращал идиотничать. И взгляд этот был невероятно устрашающим.

Мы пробовали смеха ради подражать ей – Донни, Вилли и я, – но когда сама Рут смотрела так, всем было не до смеха.

Я был доволен тем, что появился повод прекратить борьбу с косилкой, и обошел гараж, выйдя на ту сторону, откуда видно было их двор. На веревке колыхалось выстиранное белье. Рут стояла на крыльце, уперев руки в бедра, и не нужно было слышать ее, чтобы понять: она взбешена всерьез.

– Ах ты, говно тупое! – сказала она.

И доложу вам, меня это поразило.

Конечно, Рут умела ругаться не хуже пьяного матроса. Это была одна из причин нашей симпатии к ней. Ее муж, «смазливый ирландский ублюдок», он же «тупой ирландский сукин сын», и Джон Ленц, мэр нашего городка – и, как мы подозревали, ее бывший любовник, – регулярно попадали под канонаду ее проклятий.

Впрочем, под раздачу время от времени попадал каждый.

Но дело в том, что это всегда произносилось просто так, ради крепкого словца, за которым не было реального гнева. Лишь ради хохмы – и все мы смеялись от души.

Именно таким языком Рут и пропесочивала своих знакомых.

Так же как и мы. Наши друзья все были ушлепки, подонки, толстожопые дебилы. А мамаши их питались мухами на смердящей падали.

Но на сей раз все было по-другому. Она сказала «говно» и имела в виду именно «говно».

Что же Мег такого натворила?

* * *

Я посмотрел в сторону нашего крыльца и открытой сетчатой двери. Я очень надеялся, что мамы нет на кухне, что она ничего не слышала. Мама не одобряла поведение Рут, а у меня и так хватало неприятностей из-за того, что я подолгу торчал у Чандлеров.

Но мне повезло. Мамы не было видно.

Я перевел взгляд на Рут. Она ничего больше не сказала, да и не надо было. Выражение ее лица было красноречивее любых слов.

У меня возникло странное чувство, словно я снова шпионю, уже второй раз за два дня. Но мне и впрямь приходилось шпионить. Ни в коем случае нельзя было попасться ей на глаза, тем более в нынешнем ее состоянии. Это лишь утяжелило бы груз ее унижения. Я прижался к гаражу и выглянул на долю секунды, надеясь, что Рут не смотрит в мою сторону. Она и не смотрела.

Но их гараж закрывал мне весь обзор, так что я не мог понять, в чем там дело. Я ждал, когда появится Мег, чтобы посмотреть, как она отреагирует на «тупое говно».