– Думаю, зря я ее сюда пригласил. Вы говорите, дома ей лучше?

– Конечно, – ответила мама, явно гордясь собой.

– Она резко пришла в себя в госпитале. – Доктор Логан расправил складочки на рукавах халата, будто вспомнил, как я вцепилась в него тогда. – Полагаю, что нахождение в госпитале стало для нее стрессом. Да и тут ей не по себе.

Стало тяжело дышать. Снова разочарование. Они не слушают меня.

– Доктор, он умирает! Ради бога, помогите ему, сделайте что-нибудь!

Мама положила мне руки на плечи в попытке успокоить, но я сбросила их. Доктор Логан достал бланк рецепта, что-то черканул на нем, протянул маме.

– Это от стресса. Думаю, вам лучше уйти.

Мама схватила меня за руку и практически выволокла из кабинета. Опозориться на людях в нашей семье значило совершить смертный грех. Даже опоздание считалось не столь серьезным проступком. Вцепившись одной рукой в рецепт, другой – в меня, мама ломанулась через приемную к выходу. Я повернулась к кушетке, на которой ждали парень с сиделкой.

– Эй, послушайте!

Сиделка посмотрела на меня. Как, впрочем, и все остальные посетители: и больные, и внешне здоровые.

– Он умирает! Спасайте его!

Сиделка вздрогнула, схватила парнишку за запястье. Он замычал громче, выше, заглушая все остальные звуки в помещении. Медсестра-регистратор что-то говорила мне прямо в лицо, шевеля губами, но я слышала только мычание, видела только глаза парнишки, смотревшие на меня в упор и ничего не выражавшие. Я чувствовала только зуд в голове: чем выше мычание, тем сильнее зуд. Как будто сам парень виноват в том, что чувствую я.

Я закрыла уши руками.

– Хватит! Хватит! – кричала я, но мычание оглушало. И тогда я тоже замычала, зажимая уши. Я мычала, пока не перестала слышать его. Но зуд остался. А потом два санитара и какой-то человек в костюме потащили меня на улицу, помогли маме усадить в машину, пристегнуть ремень, а она захлопнула дверь, но прежде успела нажать кнопку блокировки. С визгом машина сорвалась с места. Санитары и мужчина в костюме остались стоять на тротуаре. Я перестала мычать. Их лица испугали меня. Но еще хуже было мамино лицо. Она вцепилась в руль дрожащими руками. Она хватала воздух ртом, будто ее душат рыдания, но слез я не видела.

Мама оставила меня дома, категорически запретив выходить на улицу (даже выходить из комнаты, если точнее), а сама бросилась в аптеку за таблетками, которые я тоже буду спускать в унитаз. И я не посмела ее ослушаться, потому что помнила, как она заблокировала дверь машины. Не посмела ослушаться, потому что боялась ее реакции.

Так и сидела в комнате, пока не зарычал мотор на улице и следом не раздался звонок в дверь. Я знала, что это Трой. Он сможет меня понять. Поэтому я на цыпочках спустилась, открыла дверь, втянула его внутрь и прошептала:

– Ко мне нельзя…

Но при этом вцепилась в него обеими руками.

– Почему? Что случилось?

Я подалась к нему, и он обнял меня за талию. Я почувствовала его запах, и все остальное утратило смысл.