И он отпустил ее.

* * *

Джон и Йо лежали в кровати без света, потому что было слишком жарко, чтобы лежать или стоять при свете. Ладонь Джона скользнула вниз к ее бедрам, отбивая ритм.

– Слишком жарко, – сказала Йо, умеряя его пыл.

Он попытался рассмешить ее, обыгрывая новое прозвище.

– Не сегодня, Жозефина? – Он повернулся на бок лицом к ней и обрисовал ее черты в темноте, проведя контур сердца от ее подбородка ко лбу и снова книзу. Он поцеловал ее в подбородок, словно запечатал валентинку. – Красавица. Ты в курсе, что твое лицо – идеальное сердечко? – Он говорил это всякий раз, когда хотел заняться с ней любовью.

Валентинке было слишком жарко.

– Я вся потная, – простонала она. – Не надо.

Ладонь не слушалась. Средний палец нарисовал сердце на ее губах. Мизинец вывел сердце на припухлости правой груди.

– Джон, пожалуйста! – Кончики его пальцев казались ей скатывающимися каплями пота.

– Джон, пожалуйста, – эхом откликнулся он и липким пальцем написал на ее правой груди: «Д-ж-о-н», как если бы поставил на ней свое клеймо.

– Джон! Слишком жарко, – она взывала к здравому смыслу.

– Джон, слишком жарко, – захныкал он. Жара вкупе с отвергнутым желанием озлобили его.

Она закрыла ему рот рукой. Он проигнорировал ее агрессию и поцеловал во влажную ладонь. Глаза его закатились от предвкушения, он привалился к ней, и тело с чмоканьем отклеилось от голого матраса. Выпроставшееся постельное белье увядало на полу.

Правая ладонь Джона исполняла фортепианную партию на ее ребрах, а рот дул во флейту ее грудей.

– Да твою же ж мать! – заорала она, вскочив с кровати. А потом сказала кое-что похуже.

Он заставил ее произнести самое нелюбимое слово на свете. Она никогда в жизни ему этого не простит.

– Никогда? – со злостью переспросил он, пытаясь нащупать ее руку в темноте. – Никогда?

Ее сердце сжалось, потом схлопнулось, потом снова сжалось. Половинки затрепетали, вздрогнули и раскрылись. Ее сердце вознеслось к облачным цветкам в небесах.

– Никогда! – хлестнула она его криком. – Никогда! Никогда!

Ей хотелось быть одетой. Было странно ставить ультиматумы нагишом.