— Топ! Скорее беги сюда, — голос Нута отлично узнаваем.
Молча, чтобы не выдать себя, с остановками и оглядкой выбираюсь назад, к берегу. Ага! Незнакомца не видать. Мокрая спутанная сеть лежит в одной из лодок, а мальчишки с вёслами наперевес напряженно вглядываются в ближайшие заросли. Экие смельчаки — не убоялись взрослого сильного мужчину и поспешили ко мне на помощь. Причём и люди и неандертальцы проделали это не задумываясь.
То есть реакция на «Наших бьют» — правильная. Сигаю в чёлн, и мы торопливо отходим от берега, поспешая к стойбищу. Разумно! Очень разумно! Уж по части действий, направленных на безопасность племени, моим недавним современникам расти и расти, если сравнить их с древними людьми.
Наша лодка чуть отстала, но когда мы привязали её к берегу, в стойбище уже всё было неправильно. Семеро мужчин — три человека и четыре неандертальца, одетые «для леса» с копьями в руках уходили туда, где произошло нападение на меня. Женские руки похватали нас и уволокли в землянку, входы в которые спешно загромождались изнутри сначала плетнями, а потом и дровами потолще.
Состояние опасности мгновенно превратило нас с неандертальцами в одно племя и… детей затолкали под самую крышу. Это довольно высоко, метров пять примерно. Костры погашены, все замерли, кутаясь в одежду. Темно и холодно — на дворе не май-месяц, хотя здесь наверху относительно тепло, однако — костёр погашен, а из отверстия для ухода дыма поступает свежий воздух. Весьма свежий. Снаружи наступила ночь — это видно по тому, что свет сквозь баррикады у дверей, и раньше едва сочившийся, вообще перестал различаться. Ну и сверху, разумеется… кажется, что оттуда в помещение вползает тьма. Словно отгораживаясь от неё, человеческие женщины затягивают проём большой шкурой.
Я впервые тут под крышей нашей землянки. И имею чему удивиться. Несколько плетней в разных местах образуют полки, где, собственно, и сосредоточена детвора. Внизу неподалеку от дверей притаились неандертальские подростки. Женщины же нахохлившимися клушами расселись по балкам и укосинам.
И тишина.
Долгая холодная ночь была беспросветна, тосклива и тянулась бесконечно. Я притиснулся к Тычинке — она тёплая. Бормотун согревал меня с другого бока, а к спине прижался Кит. Тётя Ольха привязала к нам верёвку, охватив всю группу, и закрепила её за столб. Чтобы не рухнули во сне.
К слову сказать, пустые корзины и корзины с пустыми мешками, висящие вокруг во множестве, создавали ощущение стеснённости и прекрасно маскировали наше пристанище. Но с наступлением полной темноты это перестало иметь значение. Нигде ни одного проблеска, как говорят, хоть глаз выколи. Время тянулось тоскливо и тревожно.
Утро принесло недобрые звуки со стороны входа, направленного на юг, то есть — под навес, что рядом с огородом. Две двери, восточной стены новой пристройки никто не трогал, зато в «парадное» били бревном. Скорее всего, тем самым на котором мы сидели во время еды. Трещал плетень, ломались подпиравшие его хворостины, потом хрястнуло, и несколько незнакомых мужчин с копьями в руках появились у нас под ногами.
Переговариваясь на незнакомом языке, они не понимали, во что вляпались. Их, привыкшие к свету глаза мало что различали, а моя мамочка загоняла стрелы тщательно целясь и никуда не торопясь. Когда, вскрикнув, упал первый поражённый, склонившийся над ним человек подставил спину под удар копьём — тётя Тростинка просто заколола неудачника. В этот момент, стремящиеся вслед за первыми, чужаки ещё вбегали внутрь, и ничего не видели, а камень уже раздробил голову детине, поднявшему взор кверху.
Потом свистнула новая стрела, вслед за чем последовал предсмертный вскрик. Тяжелый удар приводного колеса от прялки подобных звуков не вызвал — жертва его пала беззвучно.
Нападавшие тыкали во все стороны копьями, разили дубинами… но, наугад. В темноту. Туда, где никого не было.
Самих же их просто перебили на выбор. Сверху падали камни, летели заострённые палки, мешки с чем-то твёрдым и другие увесистые непонятности. Это напоминало обвал, который устроили девять мускулистых тётей и три жилистых неандертальских подростка. Не всех, конечно, положили на месте — часть поняла что к чему и поспешила ретироваться. Вскрики, донёсшиеся снаружи дали понять, что и там им не рады.
Так и оказалось. Наши охотники попросту закололи копьями ослеплённых ярким светом незадачливых противников, выбежавших из сумрака неосвещённого помещения. Да и было их всего трое, не вполне уже здоровых человека — каждому успело как следует перепасть сверху. Тут-то до меня и дошло — мы не прятались всю ночь, дрожа от страха, а напряженно и сосредоточенно сидели в засаде. В принципе, даже одна моя мама с этой позиции — сверху из темноты — могла положить всех нападавших почти безо всякого риска для себя. Если бы ей не взялись помогать соплеменницы и подростки, напугавшие чужаков слишком быстро, так бы и случилось.
Ну а на такой случай мужчины и подстраховали властительниц грёз своих, потому что отпускать врага опасно — чувство мести может сподвигнуть человека на любую глупость.
Про то, как добивали раненых даже упоминать не стану. Удивился я когда увидел, как тела поверженных врагов поспешно вывозят лодками и, привязав к трупам камни, топят на глубоком месте. И оружие их — тоже. Довольно далеко отвозят вниз по течению, за памятный мне плёс, в то место, где имеется глубокая яма.
Краем глаза приметил короткий спор между Острым Топором и Сидящим Гусем, позарившимся на отличное копьё с превосходным костяным наконечником.
— Духи-защитники умершего не должны отыскать никаких следов своего подопечного, — сказал вождь.
Ответа расслышать не удалось, но интонации в голосе звучали согласно. Это я потому отмечаю, что, хоть и считаюсь «Говорящим с Духами», но ни малейшего представления об этой стороне бытия своих соплеменников не имею. Их верования так и не были ни разу озвучены в моём присутствии. Имею ввиду, понимание категорий жизни и смерти. Они вообще на религиозные темы стараются не разговаривать.