– Я сказала, что едва не упала, убирая посуду, а мой отчим успел схватить меня до того, как я ударилась. Понимаю, мне не следовало врать, но…

– Но ты защищала себя и сестру. Сара, я ни в чем не обвиняю тебя. Ты поступала так, как тебя вынуждали обстоятельства, особенно после того, что увидела, какие неприятности случились у твоей одноклассницы, попытавшейся сказать правду.

– Да, я только об этом и думала, – призналась девочка. – Она сказала правду, а все принялись ругать ее… и что могло бы случиться, если б… – Она глубоко вздохнула и покачала головой. – А через пару дней меня опять вызвали в медпункт, и там я увидела ка– кую-то незнакомую сотрудницу из службы опеки и нашего школьного консультанта. Я сказала им то же самое. Она… она спросила, не могла бы я показать им эти синяки, но я… я отказалась. У меня уже появились новые синяки, и я поняла, что они догадались, но я также знала, что они не могут заставить меня показать их, не получив разрешения от моей мамы.

– Сара, как ты думаешь, твоя мама давала ему разрешение? – спросила Холмс.

Девочка опять задрожала, и я, стараясь передать ей ощущение сердечного понимания и безопасности, мягко прижала ее к себе, обняв двумя руками.

– Я не знаю, – прошептала Сара, – но она очень любила отчима. Обычно говорила, что не знает, что бы мы делали, если б что-то случилось с ним… не представляет, как мы смогли бы выжить без него.

Опустив голову, я коснулась ее волос, сознательно поддерживая спокойное дыхание. Ее мать знала.

– Социальный работник отвезла меня домой и сообщила все моей маме. Узнав, что я ничего не сказала, отчим купил мне велосипед. Я давно мечтала о велике, но он всегда отказывался покупать, а тогда подарил мне именно такой, какой мне хотелось.

Насильники, как правило, вознаграждают своих жертв за молчание или ложь. Я не собиралась сообщать ей это, тем более потому, что она, видимо, уже сама все поняла. Сара, очевидно, очень проницательна и добра и стремилась всеми силами защищать младших детей. Она и так много страдала, и я не собиралась отягчать ее положение излишними знаниями.

– А тот ангел показался тебе знакомым? Может, ее голос или движения?

– Нет. Она была в маске, типа… – Сара затихла, задумавшись, потом вновь взглянула на меня. – Ну, в общем, не в такой, какие носят на Хэллоуин. В какой-то особенной. Такие делают художники. Моя подружка, Джули, собирает интересные маски. У нее ими завешена целая стена, и все разные. И на внутренней стороне каждой маски ее мама записывает даты, когда они попали в их коллекцию.

– Кажется, в детстве я собирала такие же маски, – вставила Холмс. – Мой папа уверял меня, что все они из Венеции, и лишь через много лет я поняла, что он говорил неправду. Впрочем, маски я по-прежнему люблю.

– У того ангела была большая маска. Она закрывала все лицо. Но не цветная, просто белая. И… – Девочка вздрогнула. – С кровью… испачканная кровью.

– Ты разглядела ее глаза? Какого они цвета?

– Прорези для глаз закрывали зеркальца, – покачав головой, ответила Сара. – Выглядели они жутковато.

– Типа зеркальных очков, – предположила я, глянув на Холмс.

– Похоже на то, – согласилась та, и сама обратилась к девочке: – Сара, вот ты все время говоришь «она». А как ты поняла, что тот ангел – женщина?

– Я… – Она беззвучно пошевелила губами, потом закрыла рот. Ее лоб прорезали задумчивые морщинки. – У нее длинные светлые волосы. Совсем белые, кажется, и прямые, ну… даже не знаю. Наверное, она просто говорила как женщина. Правда, не очень высоким голосом, в общем… наверное, это мог быть и парень. Не знаю.

Мы продолжили задавать вопросы, стараясь не напугать ее и осторожно нащупывая подходы для получений новых сведений и пояснений. Наконец, когда все вопросы на тот момент исчерпались и Холмс позвала одного из врачей, Сара робко улыбнулась мне.

– Она говорила, что с вами мы будем в безопасности, что вы сможете помочь нам, – тихо и застенчиво произнесла девочка. – И оказалась права. Спасибо.