– Незадолго до рождения Сэмми, – прошептала она, – мама тогда очень сильно болела, и он сказал… сказал, что она н-не с-стала бы в-возражать… что ему это необходимо. Но потом она выздоровела, а он все равно продолжал приставать ко мне. Мне хотелось остановить его, и я собиралась рассказать маме, н-но он… он с-сказал, если я не буду слушаться, он пойдет к Эшли.

По ее щекам заструились неудержимые слезы, и мне мучительно захотелось обнять ее, защитить от всего мира, хотя бы на несколько минут. Но вместо этого я лишь покрепче сжала перила.

– Я ничего не сказала, – задыхаясь, продолжила она, – так ничего и не сказала.

– Ох, mija…

Сара спрыгнула с качелей и бросилась ко мне, обвила тонкими руками мою талию и уткнулась лицом мне в грудь. Издав приглушенный стон и подавив волнение, я просунула ногу между стойками перил и уцепилась за одну носком, чтобы не свалиться с крыльца. Мягко поддерживая девочку за спину одной рукой, чтобы она не чувствовала себя в ловушке, я поглаживала другой рукой ее спутанные золотисто-каштановые волосы, бормоча по-испански какие-то утешительные слова.

Я невольно слышала, как подъехали очередные машины, потом услышала голоса Эддисона, Хановериана и Стерлинг – та, по-прежнему сидя в машине, сообщила им последние новости. Выбросив из головы их разговоры, я сосредоточилась на плачущей на моей груди девочке.

– Мне очень жаль, Сара, что тебе пришлось пережить это, – прошептала я, стараясь соразмерять движение моей руки с успокаивающим дыханием. Постепенно Сара тоже начала дышать спокойнее, и я продолжила: – Тебе не следовало скрывать это, но ты поступила как хорошая сестра, защищая Эшли. И ты так умело оберегала их сегодня вечером – и Эшли, и Сэмми… Я понимаю, как тебе нелегко.

– Одна из моих одноклассниц… ее папа поступал с ней так же, – пробормотала она, не отрывая лица от моей футболки. Да, Гвидо и Сэл изменятся необратимо. – Она рассказала всё нашей учительнице и школьной медсестре. А ее мама сказала всем, что она солгала, что она просто пыталась навлечь на них неприятности.

– Мне очень жаль, Сара.

– Я рада, что он умер, – судорожно вздохнув, выдавила девочка и зарыдала с новой силой. – Извините, я понимаю, что это неправильно, но я вправду рада.

– Сейчас, Сара, после такого долгого и страшного вечера ты можешь позволить себе чувствовать все, что угодно, – я сжала ее плечо, – и ничего плохого в этом нет.

– Она знала. Ангел знала, что он делал. Хотя я никогда никому не говорила.

– А кто-нибудь спрашивал тебя об этом? Может, кто-то в школе?

Сара слегка выпрямилась, но продолжала обнимать меня за талию.

– Гм… – Ее ресницы слиплись в маленькие пики; мокрые от слез, они потемнели, сменив золотисто-рыжий цвет на темно-каштановый. – Пару месяцев назад во время урока физкультуры у нас проверяли позвоночники, – подумав, ответила она, – медсестра и одна дама из консультантов осматривали нас в кабинете физрука. Нам велели снять футболки. Потом, на пятом уроке, меня вызвали в медпункт. Мой консультант спросила, всё ли у меня в порядке дома.

– А ты не помнишь, задавала ли она конкретные вопросы? Имелись ли какие-то показатели, позволившие им заподозрить что-то плохое?

– Он… он держал меня очень крепко, – густо покраснев, призналась Сара, – от его пальцев оставались синяки.

– Никогда больше, – напомнила я ей, – он не тронет тебя и никогда не тронет Эшли.

Холмс рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от записей в блокноте; она помрачнела от гнева, но пыталась скрыть его ради Сары.

– Так что ты ответила консультанту? – спросила я, дождавшись очередного согласного кивка девочки.