Хмыкаю, заговорщически подмигивая:

– Годно?

– Булат!

Качаю головой:

– Не… Углеродистая рессорная сталь. До булата там – ой как далеко…

Ребенок хмурится, смотрит на меня сердито:

– Булат Каримов! Зовут меня так.

Илья цокает языком, качает головой:

– Ой-вей! Серьезное имя. Раньше такое только богатырям давали. Не тяжело носить, не запятнаешь трусостью славных предков?

Вскидываемся возмущенно оба. И я, и сын казахского старлея. Илья, незаметно от мелкого, семафорит мне левой половиной лица. Значит, не тупит он, а соображает, что говорит?

Булат грозно раздувает крылья загорелого и уже облупившегося носа, вновь резко сует руку за пояс. Однако достает отнюдь не рогатку, а длинный гвоздь-двухсотку, заточенный до толщины иглы и аккуратно обмотанный изолентой.

Я смотрю на заточку, а вижу стертые в кровь пальцы пацана. Шесть миллиметров стали против силы воли семилетнего ребенка. Сталь сдалась…

Илья шепчет мне на ухо:

– А обмотка-то в крови… Резвый малый!

Отмахиваюсь, хотя заметку в памяти делаю.

– Молодец! Воином растешь. Кстати, ножичек мой – верни. Тяжеловат он еще для тебя.

Булат взвешивает клинок в ладони, задумчиво оглядывается по сторонам. Я на всякий случай напрягаюсь – ладно если просто рванет во дворы, а если полоснет предварительно? Свинорез мой заточен до молекулярной толщины. Разваливает плоть, лишь слегка запинаясь на крупных костях. Силы много не надо.

Паренек еще раз зыркнул по сторонам, затем внимательно оценил наши настороженные лица. Неохотно кивнув, протянул нож.

– Мое пырялово лучше!

Облегченно выдыхаю.