— Спаси Бог тебя, благодетель, отслужу- Тимофей с поклоном принял купюру и пошел в к воротам, где из дворницкой уже нетерпеливо высовывалась голова Мирона.
Ну а я двинулся в особняк, надеясь найти приют и пищу на втором этаже этого уютного дома.
Дверь открыла заплаканная Глафира(надеюсь, что это слезы радости от возвращения хозяйской блудной дочери), которая молча приняла у меня шапку и порядком изгвазданное пальто. Надо было снять хорошее пальтецо с владельца кавалерийских сапог, но уж больно большие дыры в верхней одежде оставляют пули Смита-Вессона, да и кровь из ран сочится, как в донорском пункте, обильно. Думаю, что тароватые приказчики господина Пыжикова все ценное с братьев Епишевых уже прибрали, отправив неправедных покойников в последний путь в стареньких саванах. Водрузив мою одежду на вешалку, Глафира пригласила меня следовать за ней и повела вглубь квартиры. Блуждание по коридору закончилась небольшой, но уютной ванной комнатой, отделанный темно-зелёной плиткой. На тумбочке стопкой лежала свежее бельё и пара полотенец.
— Я за дверью подожду барин, вы мне одежду своей подайте, я ее в порядок приведу. Ваша комната сразу с левой стороны. Хозяин просил вас быть в столовой через два часа, часа это будет двенадцать часов пополудни.
— Спасибо Глаша за заботу. — Я начал стягивать серый свитер крупной вязки.
К моему несказанному удивлению, в санузле присутствовала сантехника подобной той, что была в квартире моих дедушки и бабушки, с датой сдачи в эксплуатацию в 1962 году, даже краны были такие-же — медные. Кран с холодной и горячей водой, посредством каучуковых кусочков шланга, соединялись медным же тройником, из которого, посредством тонкого регулирования напора холодной и горячей воды, можно было подобрать воду подходящей температуры. Я пустил в чугунную ванну, облитую белоснежной эмалью, струю, почти кипятка, лег в чугунное ложе и закрыл глаза от наслаждения.
Господи, куда я попал? В ближайшее время, тут не то что горячий, тут холодной воды в кранах не будет, а в ванне, подселенные к уплотняемым буржуям, пролетарии начнут солить огурцы. В уютных комнатах будут жить многодетные семьи вчерашних крестьян, а блестящий фаянсовый унитаз, что радует меня своим бодрым видом, покроется коркой засохшего гавна. Я конечно пионер Советского Союза и комсомольцем также успел побывать, но повторять вместе с многострадальной Родиной весь этот путь, пока при Брежневе народ не начнёт жить почти по-человечески- нет, я этого не хочу. Я не хочу чтобы двадцать миллионов хороших, пока богобоязненных, русских людей погибли в братоубийственной и бессмысленный гражданской войне, а остальные, те кто выживут, станут другими, потеряв важную часть своей бессмертной души. Да, будущий министр юстиции Керенский хвастался, что эта революция была бескровная.
Подумаешь убили или утопили три с половиной тысячи полицейских и жандармов, но ведь это не люди, а «фараоны», так что это не считается. Но ведь это только начало, кровавый маховик революционного жертвоприношения будет постепенно раскручиваться, вбирая в себя новые и новые жертвы. Да уже через пару недель, когда выпущенные из тюрем «жертвы царизма» — уголовные мазурики начнут резать и раздевать обывателей среди бела дня прямо на Невском, все эти экзальтированные дамочки с вуалетками и сытые господа с красными бантиками на бобровых воротниках дорогих пальто, что с остервенением тычут тросточками и зонтиками, через голову солдат конвоя, избитых и изодранных полицейских бредущих в свой последний путь в сторону серой полыньи на Невском льду, будут с тоской вспоминать бравого городового, стоящего на перекрёстке, со своей шашкой — «селёдкой».
Я не хочу, чтобы страна снова проходила через революционную вакханалию, когда узурпировавшие власть марксисты, заменившие молитвенник с церковными псалмами на письмо Энгельса Каутскому, начнут разрушать государство, потому что Энгельс когда-то выдал теорию, что при социализме государство отомрет. А буквально через полтора года, когда поняли, что ни хрена не получилось, а Деникин подступил к Орлу, кинутся срочно восстанавливать государство, такое же громоздкое и неповоротливое, как при царизме, но только плохонькие законы там будут заменены революционным правосознанием чекистов с тремя классами начальной школы.
Бельё, которое я с удовольствием надел после того, как заставил себя вылезти из ванны, было не похоже на комплект из кальсон и рубахи — косоворотки, что каждую неделю выдавал нам старшина после бани, когда я был в рядах непобедимый и легендарной. Это бельишко напоминало флисовые узкие шорты до колен и такого же материала футболку с рукавами до локтя. За дверью ванной комнате, на стуле, меня ждала ещё тёплая после утюга одежда и блестящие от ваксы сапоги.
— Здравствуйте господа!
В просторной гостиной семьи Пыжиковых, за столом, кроме хозяев дома и Анны, сидели ещё два человека. Стоило мне шагнуть в гостиную, как, с грохотом отодвинув стул, широко раскинув руки, ко мне быстрым шагом, двинулся хозяин дома.
— Дорогой вы мой! Дорогой мой… — Очевидно, вновь забыв, как меня зовут, Ефрем Автандилович перешел к тактильным приветствиям, обхватил меня своими ручищами и сжал так, что в груди у меня что-то хрустнуло.
— Господа! Позвольте вот рекомендовать господин Котов, правовед и герой, не побоюсь этого слова господа, который, невзирая на все опасности, выручил наше семейство в известном вам деликатном деле. Уважаемые господин Котов, позвольте представить вам близких нам людей — моя тётка Серафима Карповна Поветкина, вдова и семейный доктор, Белевский Александр Александрович. После рукопожатий с доктором, пожилым мужчиной, лет пятидесяти, с темными, не по возрасту, шевелюрой и бородой, и добродушными глазами серого цвета, я подошёл тётушки к руке тетушки, женщине лет семидесяти, худощавой, с высокой прической крашенных хной волос и темными, быстрыми, глазами.
— Надеюсь вы находитесь в добром здравии? А то я, как и обитатели этого гостеприимного дома, очень за вас беспокоились.
Серафима Карповна уверила меня, что легкое недомогание ее уже прошло, а возвращение в отчий дом двоюродной внучки просто излечило.
Обедали в доме купца по-простому, а по причине Великого поста, еще и очень скромно — капустные щи, картофельные котлеты с грибами и кисель. Честно говоря, сидя за столом, с тоской вспоминал тот круг колбасы, что ночью достался мне на складе после грешников братьев Епишевых.
После чая, Ефрем Автандилович пригласил меня свой кабинет, куда подали кофе с коньяком.
— Вы мне хотите что-то сообщить, ещё сообщить Петр Степанович? — купец сделал глоток кофе из маленькой чашечки и с наслаждением откинулся на спинку кожаного кресла.
— Да, уважаемый Ефрем Автандилович. Хотел бы довести до вас следующие соображения- в ближайшие несколько месяцев благословенный город Санкт-Петербург накроет девятый вал преступности. И это будет реально девятый вал, как на картинах господина Айвазовского. Полиция, как вы сами в этом убедились вчера, полностью уничтожена, всякие иные органы правопорядка, как-то судебное следствие и тюремные власти, надолго парализованы. В ближайшее время будет образовано Временное правительство, во главе с князем Львовым, которое одним из первых указов объявит распущенным Министерство внутренних дел Российской империи. Изображать охрану правопорядка несколько месяцев будут те же самые люди, что сегодня громит винные магазины и склады, а также ходят по квартирам и убивают прячущихся по домам городовых. Результат подобной правоохранительной деятельности вы можете себе представить. Ближе к лету, реализую тупую теорию марксистов, что армии и полицию может заменить милиция, как форма вооруженного народа, правительство начнут организовывать органы такой милиции. Так, как в первую очередь, туда запишутся восторженные гимназисты, а в столицу, напротив, хлынут орды, выпущенных из тюрем, амнистированных новой властью уголовников. Исходя из изложенного хотел бы задать вам вопрос- как вы собираетесь оберегать своё имущество, своих родных и близких?