Ильдар с жаром доказывал мне, что она почти как дева Мария, что ее почитают по всему земному шару, что равной ей не было и нет на нашей земле, а я только хлопал глазами и корил себя за невежество. Как мало мы все-таки знаем культуру других народов и цивилизаций! Казалось бы, Персия вот, рядом, но история ее литературы для нас кончилась на великих средневековых авторах. А ведь именно современный Иран – страна, где стихи читает и пишет каждый второй человек, поэзию изучают в школах и университетах, а поэтические сборники издаются фантастическими для западных стран тиражами, примерно такими же, как в Советском Союзе.
«Может быть, чтобы до смерти полюбить поэзию, надо просто жить при диктатуре», – мелькнула у меня в голове банальная мысль.
…И тут же Мехмед принялся нараспев читать вирши собственного сочинения о прекрасной Куррат-уль-Айн, чье имя переводится, кстати, как Услада очей. Стихи на фарси звучат удивительно певуче, но можно представить себе весь абсурд ситуации. Кальянная в Казвине, трое русских сидят с двумя персами, которые, раскачиваясь из стороны в сторону и рискуя уронить свои кальяны, читают вслух тексты на фарси. Русские, понятно, ни слова не понимают, и воспринимают все как разновидность абсурдистского спектакля. Единство места, времени и действия были полностью соблюдены.
…Выждав приличествующую паузу, я все же объяснил Мехмеду, что персидская речь звучит очень красиво, но я все равно не разбираю ни слова, а хочется знать, о чем он рассказывает. Так что лучше будет, если он выйдет из состояния транса и поведает мне о Куррат-уль-Айн на добром английском наречии.
И Мехмет начал историю так, будто бы он и по-английски помнил ее наизусть с самого детства:
– Куррат-уль-Айн, или Тахире, что по-персидски означает «чистая», родилась в начале XIX века в Казвине в почтенной семье. При рождении ее нарекли Фатимой, в честь четвертой дочери Пророка и жены праведного халифа Али, того самого, которого особо почитают шииты. Ее отец и дядя были известными богословами – муджтахидами.
Все началось с того, с чего обычно начинаются все великие дела, – с прочитанных книг. Фатима не только выучилась читать – читать умели почти все женщины из культурных семей, – она получила еще и отличное богословское образование. Училась у своего отца, прячась за занавеской. Отец все время причитал: как жаль, что дочь не родилась мальчиком, как жаль… И дочь, – с особым напором сказал Мехмет, – на всю жизнь запомнила эти слова.
Если бы была она просто ученой и образованной девушкой, все, возможно бы и обошлось мирно. Но она была еще на диво хороша собой, сводила с ума всех, кому только доводилось ее видеть. Красота, невиданное для иранской девушки в те годы красноречие, смелость и отчаянная жажда правды плохо уживались с теми условиями, в которых приходилось в те времена взрослеть юным девушкам.
…В четырнадцать лет ее отдали замуж, – по обычаю и против ее воли – за двоюродного брата. Она родила двух сыновей и дочь. Но семья, тем более такая, созданная по традиции, а не по любви, никак не могла быть для нее целью жизни и убежищем. И в 27 лет она ушла из дома.
Фатима отправилась из Казвина в священный для шиитов город Кербелу, где в те времена проповедовал мистик и философ Казим Рашти. Она читала его книги и решила увидеть его во что бы то ни стало. Однако Казим умер за три дня до ее появления. Она явилась в дом людей, обезумевших от горя, и стала для них утешением и надеждой. Три года Фатима прожила с этой семьей и постепенно сама начала проповедовать, правда, пока оставаясь «за занавеской». Можно только представить себе, насколько убедительно звучали эти проповеди для мусульман в XIX веке. Толпы мужчин приходили слушать молодую женщину, из-за занавеса говорившую с ними о самом существенном в их жизни – о назначении человека, о земном уделе и о смерти. В то же время она начала писать стихи, наставления и послания и обратилась к учению Баба.
Тахире приснился дивный сон. Юный сейид, то есть один из потомков Пророка, читал ей изумительный стих о свободе людей и равенстве мужчин и женщин. Проснувшись, Куррат-уль-Айн узнала в этом стихе одну из проповедей Али Мухаммеда Ширази, назвавшего себя Бабой, то есть вратами к скрытому Имаму. И тут же поверила ему, нет, больше – вверила ему свою судьбу.
Самого это термина – «скрытый имам» – я как раз и не понял. С тех пор, как мы попали в Иран, от имамов голова шла кругом. Я знал, что имам – это Хомейни, что вообще в Иране множество имамов, но кто из них скрыт? – это было полной загадкой.
Ильдар только улыбнулся в ответ на мой вопрос. Мол, европеец есть европеец, что с него взять? Выяснилось, что имамом у шиитов называют любого выдающегося богослова. Но существует знаменитая легенда о двенадцати имамах – потомках праведного халифа Али, которые не только управляют общиной по закону и справедливости, но и в совершенстве знают волю Всевышнего. Двенадцатый имам – Мухаммад ибн аль-Хасан аль-Махди – пропал в середине Х века, но не умер, а скрыто пребывает среди людей и должен проявиться вновь, чтоб восстановить царство истины.
– Скрытый имам для шиитов – это примерно как для евреев Мессия. Но так же, как у каждого истинного Мессии, у Скрытого Имама должен быть свой Пророк – Врата, через которые он появится. Таким пророком и стал для бахаитов Баба-Али Мухаммед Ширази. А Бахаулла, его ученик и последователь, – как раз тот самый «Скрытый Имам», только мусульмане его не приняли и отвергли. Так ведь всегда случается с истинными пророками, не так ли? – при этих словах мой собеседник внимательно посмотрел мне в глаза, а я поспешил сделать новый глоток кальянного дыма. Намек был слишком очевиден.
– Куррат-уль-Айн приняла Бабу всем сердцем и перевела его сочинения на фарси. При этом она открыла лицо и вышла из-за занавеса. Каждый мужчина мог видеть, как она прекрасна, и многие не выдерживали ее взгляда. Рассказывают, что один правоверный даже хотел перерезать себе ножом горло, глянув в глаза такой восхитительной чужой женщине. Он, как потом говорили, увидел в них разверстую бездну.
Враги обвиняли Куррат-уль-Айн в ереси и вероотступничестве, но среди ее последователей было пока еще много влиятельных людей и даже богословов. Люди задумались. Вокруг все спорили о смысле жизни и воле Всевышнего. Такое неспокойное было время.
В конце концов, Фатиму все же изгнали из Кербелы, и она отправилась странствовать со свитой учеников, друзей и последователей.
Женщины, за которой бы шли мужчины, Иран не видел уже почти тысячу лет.
Тахира долго скиталась по Хоросану и, в конце концов, вернулась домой, в Казвин. Муж хотел, чтобы она осталась в семье, но она отвечала ему, что если бы он ее по-настоящему любил, то отправился бы вместе с ней еще до того, в Кербелу. А так делить им нечего, они разные люди, и, главное, совершенно чужие.
После таких слов жизнь в родном доме стала совершенно невыносимой. К тому же отец и дядя Куррат-уль-Айн пытались устроить с ней публичный диспут и вернуть ее на стезю правоверия. Однако все их доводы рассыпались перед блестящей риторикой красавицы, открывшей свое лицо. Тогда родственники от уговоров перешли к угрозам. Больше всего неистовствовал дядя. Он требовал от отца заточить Фатиму на женской половине и проявить, наконец, мужскую власть. Он грозил, что обратится к властям и потребует казни племянницы. А наутро его нашли мертвым…