…То ли от этого тебризского «Декамерона», то ли от выкуренного кальяна у меня в какой-то момент пошла голова кругом. И уже в гостинице, перед сном, я представлял себе узкую улочку города Тебриза, где навстречу друг другу прогуливаются волоокие персидские юноши в европейских рубашках, аккуратно заправленных в джинсы, и прелестные создания в хиджабах, и те и другие остро-метко стреляют друг в друга глазами. На секунду захотелось оказаться даже этим юным иранцем, но я тут же отбросил эту мысль. Слишком утомительная все-таки процедура…
XIV. «Иваныч» – победитель фур
…От Тебриза до Тегерана шестьсот с небольшим километров. Конечно, мы могли пройти их за один день, но перед Тегераном хотелось взять небольшую паузу, перевести дыхание. Не приезжать же туда под вечер, измотанными настолько, что останется только поужинать и рухнуть в постель. Поэтому переночевать решили в дальнем пригороде иранской столицы – Казвине, и с утра, свежими и довольными, уже явиться в Тегеран.
…Всю ночь в Тебризе шел дождь, и после душного вечера это было полное счастье. Когда мы утром проснулись, термометр за окном показывал плюс 12. Я обрадовался – есть шанс прокатиться по прохладе. Но не тут-то было. К полудню жара вернулась во всей красе – плюс 35 градусов по Цельсию.
После Казахстана мы-то рады были прогреться, но загвоздка заключалась в особенностях местного топлива и характере моего мотоцикла. При низкооктановом бензине да на жаре «Иваныч» перегревался. Поэтому каждые 60-80 км надо было останавливаться, чтобы остыть и осмотреться, благо посмотреть было на что: по великолепным иранским дорогам мы рассекали невиданные прежде пространства – чистый космос.
В степи холмы и скалы вздымались, как волны. Надо всем господствовал какой-то особенный желтый, точнее сказать, львиный цвет; зеленые, серые, красные, самых причудливых форм и рисунков, скалы сверкали на солнце кристаллами кварца, как бенгальскими огнями. Так мы и ехали, наслаждаясь картинкой, глотая сухой горячий воздух и размышляя о приближающемся с каждым километром Тегеране, пока… в мой мотоцикл не врезался грузовик.
…Это была очередная, самая прозаическая остановка. «Иваныч», который за наше путешествие привык к неожиданным приключениям, на сей раз ничего плохого не ждал, мирно стоял на обочине.
Стоял на обочине и я – метрах в десяти от него, и, пока мотоцикл охлаждался, любовался небольшим селением, прижавшимся к покатому желтому холму, похожему на спину невиданного зверя. И вдруг – удар. Иранская фура потеряла полосу, долбанула «Иваныча» и остановилась. Хорошо еще, что ни меня, ни Любера с Васей не задела. Из грузовика вылез пожилой водитель-перс, протер глаза и стал рассматривать разбитый бампер и фару. Потрясенный, я подошел к своему верному байку – все было в порядке. На сей раз, на удивление, он не пострадал. Отработали защитные дуги, которые мы ставили еще к кругосветке. Из поединка с фурой «Иваныч» вышел победителем!
Сухопарый седой персидский мужик, бросив беглый взгляд в нашу сторону, принялся прилаживать отвалившиеся обломки пластмассы к своему грузовику. Любер спросил его: «Что, заснул?». Мужик ответил что-то похожее на «по-русски не понимаю» и снова принялся за фару. Я было заикнулся о полиции, но само это слово, видимо, имеет во всех странах магическое действие. Его-то водитель фуры прекрасно понял, быстро собрал свое бамперное крошево, залез в кабину, завел мотор и был таков. Мы ему не препятствовали, да и зачем, собственно? Разве что только сфотографировали номера. Так что, если где-нибудь увидите его на евразийских просторах, можете передать привет от трех мотоциклистов, которых он так недвусмысленно задел на трассе Тебриз – Тегеран. Только вряд ли вы где-нибудь встретите этого человека. Иранцы далеко от своих границ не катаются. Незачем им…
…К счастью, это было последнее и единственное неприятное приключение на трассе. Дальше до Казвина мы доехали совершенно спокойно. Никаких новых крышесносящих историй, отличное шоссе, легкий драйв.
XV. История бахаев или Услада Очей
Вечер в Казвине пошел по привычному, принятому у нас в Иране сценарию. Третий день все-таки, как-то мы вошли в ритм страны, осознали, что тут следует делать. Так что загрузились в гостиницу, отужинали и отправились курить кальян. А кальян здесь означает – разговоры.
На сей раз собеседников, сносно говоривших и понимавших по-английски, у нас оказалось двое – Мехмет и Ильдар. Один перс, другой азербайджанец. Перебивая друг друга, они часа два рассказывали мне историю своей веры и своего города.
На самом деле, человек издалека для местных завсегдатаев – необыкновенно лакомая добыча. Людям нечего стесняться и бояться лишних перетолков. Мы уедем – они останутся. Правда, как там, в Казвине, с местной службой безопасности – Стражами исламской революции, – окончательно узнать так и не удалось. Видимо, не очень жестко – правда, напрямую политики мы не казались, предпочитая историю. Так явно было лучше для нас и для наших собеседников. Но в выражениях они не слишком сдерживались. Едва мы познакомились, они тут же чуть ли не крикнули «fucking Khomeiny», и их легко можно было понять. Ребята оказались не мусульманами, а бахаями, и достаточно натерпелись при новой власти. Больше тридцати лет жить в исламской республике по исламским законам, своим острием направленным именно против тебя – удовольствие ниже среднего. Лидеры их общины много лет сидели по тюрьмам, и каждый человек, исповедовавший их веру, чувствовал преследования на себе.
Честно говоря, я про их бахаизм или, как они еще назвали его, бабизм вообще никогда ничего не слышал. Оказалось, это самая молодая мировая религия на земле. Центр ее находится в Хайфе, на территории исторической Палестины, где похоронен их главный пророк – Бахаулла. Всего в мире около пяти миллионов бахаев, из них в Иране – несколько сотен тысяч. Это самое большое конфессиональное меньшинство в стране, их больше, чем зороастрийцев, иудеев и христиан, вместе взятых. Вера бахаев выросла из мусульманства, но очень далеко ушла от него, и поэтому исламские законники не рассматривают их как местную секту. В итоге они оказались как бы в правовом вакууме – они не принадлежат к числу народов Книги, как христиане и иудеи, и они же – не мусульмане, как исмаилиты. Значит, согласно местной логике, бахаи автоматически становятся врагами ислама. В современном Иране это крайне невыгодная позиция.
Официально бахаизм здесь вообще не признают религией. Многие иранские государственные деятели высказываются просто и прямо: «Бахаизм – не религия, а колониальная политическая партия, созданная Великобританией»…
– Но это совсем не так, – уверяли меня наперебой Мехмет и Ильдар. – Бахаи – именно веруют. Они осуществляют учение пророка Мухаммеда, пророка Баба (Баб – по-персидски «врата», «doors»), и именно поэтому их ненавидят догматики-муллы.
При слове «doors» мне, конечно, в первую очередь вспомнился Джим Моррисон – а вся современная музыка тут тоже под запретом.
Во времена монархии бахаям жилось совсем неплохо, их любили и жаловали, из бахаитов вышло много образованных людей, они преподавали в университетах, снимали кино, имели свои издательства и просветительские центры. После революции все переменилось в одночасье. Но им не привыкать. С XIX века пришлось пережить несколько волн жесточайших преследований, и эта, как сказал Мехмет, не первая и не последняя. Все равно они верят в равенство людей перед Богом, в одинаковые права мужчин и женщин, в свободу и достоинство человека. В тонкости я не вникал, но показалось, что бахаизм – такая современная либеральная религия, за все хорошее и против всего плохого. В любом случае, гражданские права женщин у них во главе угла – для Ирана звучит сильно и сразу уводит в политику.
– Казвин, – как рассказали мне Ильдар и Мехмет, – одно из самых почитаемых бахаитами мест. Отсюда родом была Фатима Казвини, или Куррат-уль-Айн – знаменитая персидская поэтесса и проповедник их религии.