Естественно, мальчишек заинтересовало, а за какие заслуги дается в Бухаре человеку такой высокий чин, но визирь Джелял, сохраняя на губах ироническую улыбку, так и не счел возможным удовлетворить их любопытство:

— Он, то есть Аталык, ничего не делает, ничем не управляет.

У визиря Джеляла хватило такта не открыть еще детям, что сей благообразный, величественный старец по существу торговец невольницами. Отмененное после присоединения Туркестана к России рабство в скрытых формах сохранилось в Бухаре. Аталык хозяйничал на нескольких невольничьих рынках, в том числе в Керках, Карши, Бурдалыке, Кабадиане.

Но эмир не позволял Аталыку вмешиваться ни в какие государственные дела. И родичей Аталыка не допускал и на порог Арка.

Знакомство с Аталыком привело к совершенно неожиданной встрече:

— Есть один человек, который нуждается в силе ваших знаний, господин табиб, — важно изрек Аталык, — и вы окажете нам великую услугу, коли соблаговолите посетить наше скромное жилище.

Доктор вопросительно посмотрел на визиря Сахиба Джеляла.

— Если вам, господин доктор, угодно? — сказал визирь.

Что это за человек, выяснить доктор не успел. В саломхане поднялась возня.

— Пошт! Пошт! Дорогу! — бесцеремонно возгласил появившийся на пороге кряжистый бородач в ослепительно белом шелковом халате и в столь же ослепительном тюрбане. Он вопил, словно находился не в сравнительно большой саломхане, а на городской площади, полной народа.

— Олямиси — глашатай, — усмехнулся визирь. — Глашатай казикалана — верховного судьи! Вот еще одна из наших достопримечательностей. Смотрите, джигиты. Поучайтесь!

Последние слова Джеляла потонули в шуме голосов.

Распихивая, расшвыривая слабо протестующих вельмож, в саломхану двинулось целое шествие.

За двумя вооруженными воинами толпились муллозимы и среди них один особенно внушительный, в черном суконном халате с длиннейшим золоченым посохом. Посохоносца охраняли по бокам два стражника с кривыми саблями наголо. Наконец, в суматохе и тесноте возник старец — сам казикалан, верховный судья, поддерживаемый под локоть мирахуром-боши, вышагивавшим по правую руку.

Шествующие с величием и важностью, конечно, насколько позволяла теснота и толкучка — еще по меньшей мере с десяток муллозимов — разевали рты не то в песнопениях, не то в славословиях.

— Эй, мехмондор! — не выдержал Джелял. — Убрать! — Пока слуги выдворяли из саломханы многочисленную свиту казикалана, визирь спокойно наблюдая невообразимую свалку, обратился к доктору: — Нашему старику казикалану дай волю — он приказал бы ввести в саломхану и свою паршивую клячу.

Оказывается, куда бы ни выезжал верховный судья, по этикету за ним и его свитой полагалось вести коня в роскошной сбруе.

Когда через всю Бухару казикалан направлялся в свою служебную резиденцию, известную в народе под названием «Маджиди калан», то есть «Великая мечеть», или «Намаз гох», свита его достигала несколько сот человек. Взорам бухарцев являлся целый спектакль, выдающееся событие для города, крайне бедного зрелищами и развлечениями.

Свита казикалана состояла из случайных людей, лизоблюдов, подхалимов, рассчитывавших на подачки в виде дешевеньких халатов или тюбетеек, а порой и на место у блюда с пловом во время мехмончилика или тоя. Сам казикалан одаривал местных богатеев халатами подороже, получая взамен подношения, гораздо более ценные. Казикалан слыл миллионщиком. Суд его «скорый и правый» обжалованию не подлежал. «Жизнь и смерть бухарцев казикалан держал в своей длани».

Так говорили в Бухаре.