Несколько десятков пар глаз уставились на нее, и Кымлан разглядела настороженно смотревших на нее женщин. Их было около двадцати. Грязные, оборванные, с затравленным взглядом, как у пойманного в ловушку зверя. Наверное, так и чувствуют себя люди, лишенные свободы. Почти все они были одеты в длинные бесформенные платья, рваные и грязные настолько, что невозможно было определить ни изначальный фасон, ни ткань, из которой они сшиты.

Кымлан решила заговорить, чтобы узнать, есть ли среди них те, кто знает ее язык:

– Какое место мне занять?

Невольницы промолчали.

Значит, когурёсок здесь не было. Кымлан оглянулась в поисках свободного места, как вдруг услышала за спиной звонкий голосок. Кто-то настойчиво подергал ее за рукав.

– Пойдем, покажу, где ты будешь спать.

Это оказалась невысокая хрупкая девушка лет пятнадцати. Ее плоское лицо не назвать красивым, но выразительные темные глаза смотрели так дерзко и смело, что невольно притягивали взгляд и придавали заурядной внешности особенное очарование. Она была одета едва ли не хуже всех в этом бараке, и Кымлан задалась вопросом, как долго она пробыла здесь, раз ее платье так истрепалось и обветшало.

– Ты знаешь когурёский? – удивленно спросила Кымлан, послушно следуя за девчонкой, которая вела ее в конец барака, к одной из свободных лежанок.

– Мой отец был торговцем и часто брал меня с собой в Когурё. Мне нравилось туда ездить, там такие большие, красивые дома, дорого одетые люди… Не то что у нас. – Девочка нахмурилась и обернулась к Кымлан. – Повезло тебе родиться в богатой стране.

– Как тебя зовут?

– Сольдан, а тебя? – В ее хитрых глазах загорелись веселые искорки. Казалось, она была искренне рада познакомиться с новенькой.

– Кымлан, – ответила она, стряхнув с «постели» грязную солому. Ни подголовников, ни одеял здесь не было, и хоть на улице еще стояла теплая погода, свойственная ранней осени, ночами уже было прохладно. Видимо, здесь никого не волновало здоровье каких-то рабов. – Как давно ты здесь?

– С десяти лет.

– А твоя семья?

– Матушка умерла во время родов, отец разорился и погиб в тюрьме, а меня отправили сюда отрабатывать его долги. Так что ни дома, ни семьи у меня нет. – Сольдан печально развела руками.

– Тяжело тебе пришлось…

Несчастная девочка. У нее не осталось никого, кто ждал бы ее на свободе, и от этого Кымлан еще сильнее ощутила, как сильно хочет вернуться домой.

Сольдан возвратилась на свою лежанку, оставив Кымлан наедине с невеселыми мыслями. Ее организм, вымотанный еще не до конца зажившей раной, пленом и вчерашними потрясениями, требовал отдыха, но она упорно держалась за мысли о побеге. Главное, выйти за пределы деревни, изучить местность, а там уже решить, как действовать дальше. Непрерывная работа мозга отвлекала от чувства вины, возникающего каждый раз, как она наталкивалась на воспоминание о смерти Чаболя.

Мысли о загадочных пожарах не давали ей покоя. Кымлан прислушалась к себе, припоминая, когда именно вспыхнуло пламя. Сразу после смерти друга, прямо перед ее казнью. Было ли это случайностью?

Огонь жил в ней с самого детства. Впервые она почувствовала его года в четыре, когда начала осознавать, что с ней происходит. Она рассказала об этом отцу, но он только удивленно покачал головой и рассмеялся, сказав, что его Кымлан большая выдумщица. И тогда она поняла, что такое происходит с ней одной. После этого Кымлан ни с кем не делилась своими опасениями и отчаянно искала объяснение, почему такое приключилось с ней.