— А это всегда беда, — сказал мне Романович.

— Если я представляю себе некий объект и сознательно проецирую образ, — продолжил брат Джон, — машина его получает, опознает, отделяет от остальных мыслей, усиливает мою направленную ментальную энергию в несколько миллионов раз от начальной величины и производит воображенный объект.

— Господи, ваш счет за электричество, должно быть, зашкалил за все мыслимые пределы.

— Счет немаленький, — признал брат Джон, — но все не так уж плохо. Во-первых, повышение напряжения не столь важно, как увеличение силы тока.

— И, полагаю, у вас есть скидка, которая полагается крупным потребителям.

— Это еще не все, Одд Томас, моя лаборатория попадает и под скидки, которые положены религиозным организациям.

— Когда вы представляете себе объект и комната создает его… речь идет в том числе и об упомянутых вами пирожных?

Брат Джон кивнул.

— Разумеется, мистер Романович. Хотите пирожных?

— Пирожные не живые, — русский хмурился. — Вы сказали, что создали жизнь.

Монах стал очень серьезным.

— Да. Вы правы. Давайте не устраивать из этого салонной игры. Речь идет о главном, отношении человека и Бога и смысле существования. Давайте перейдем сразу к главному. Я создам для вас флоппи.

— Что? — переспросил Романович.

— Вы увидите, — пообещал брат Джон и многозначительно улыбнулся.

Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и нахмурил лоб.

— Вы сейчас это и делаете? — спросил я.

— Да, если мне позволят сосредоточиться.

— Я думал, что вам понадобится какой-то шлем. Со множеством отходящих от него проводов.

— В таком примитиве нет необходимости, Одд Томас. Эта комната точно настроена на частоту биотоков моего мозга. Она — приемник и усилитель, но только моих мыслей, и ничьих больше.

Я искоса глянул на Романовича. Никогда не видел на его лице такого разочарования.