Уже без шипения дверь с надписью «Во веки веков» скользнула в стену, и мы вошли в помещение диаметром в тридцать футов, по центру которого на персидском ковре цвета красного вина стояли четыре кресла и четыре торшера. На этот раз горели три.
Брат Джон, в рясе и наплечнике, с капюшоном, откинутым с головы, ждал в одном из трех кресел, около которых горели торшеры.
Глава 50
В уюте медового цвета, окруженные темнотой, укутавшей большую часть круглой комнаты, Романович и я сели в два кресла, которые со всей определенностью предназначались для нас.
Столики у кресел, где обычно стояли красные тарелки с теплыми пирожными, пустовали. Наверное, в силу занятости брат Джон не успел их испечь. Взгляд его фиолетовых, под тяжелыми веками глаз оставался таким же пронзительным, но я не видел в нем ни подозрительности, ни враждебности. И улыбка была теплой, как и голос:
— Сегодня я почему-то очень устал и временами даже испытываю легкую депрессию.
Романович посмотрел на меня.
— Это интересно.
— Я рад, что ты пришел, Одд Томас, — продолжил брат Джон. — Твои визиты взбадривают меня.
— Сэр, иногда мне кажется, что я очень уж назойлив.
Брат Джон кивнул Романовичу.
— И вы, наш гость из Индианаполиса… я видел вас раз или два, на расстоянии, и не имел удовольствия поговорить с вами.
— Теперь имеете, доктор Хайнман.
Брат Джон протестующе поднял руку:
— Мистер Романович, я уже не тот человек. Я всего лишь Джон или брат Джон.
— Вот и я всего лишь агент Романович Агентства национальной безопасности, — и сын наемного убийцы протянул брату Джону идентификационную карточку.
Вместо того чтобы наклониться вперед и взять ее, брат Джон повернулся ко мне:
— Он действительно агент, Одд Томас?
— Судя по всему, в этом больше правды, сэр, чем в утверждении, что он — библиотекарь.
— Мистер Романович, мнению Одда Томаса я доверяю больше, чем любому документу. Чему обязан такой честью?