«Это название спектакля о свахе по имени Ханума. По телевидению я его много раз смотрела. И в аудиозаписи слушала».

«Расскажи, — заканючил Филипп. — А то мне здесь скучно сидеть».

Мысленно пересказывая весёлую пьесу, я бодро топала, глядя под ноги и не особо задаваясь вопросом об окончании пути. Наш путеводный светлец сначала летел впереди, но скоро дождался нас и планировал рядом с головой, словно прислушиваясь к трансляции. Меня это позабавило, и я спросила:

— Рыжик, ты и ментальное общение слышишь?

Яркий шар скользнул к правой руке.

— Отвечать так можешь?

Фонарик нерешительно покрутился вокруг меня и печально прижался к левой руке.

— Жаль…

«Только я глаза закрою — предо мною ты встаешь! Только я глаза открою — над ресницами плывешь!» — закончила я пересказ спектакля.

«А дальше?»

«Увы, дальше стихи не помню, а пьеса этим заканчивается. Да и мы, кажется, пришли».

Площадку, на которой завершился длительный подъём, с трёх сторон окружали серые стены, похожие на бетонные. Только середину центральной разделяла чёрная плита барельефа с интересным геометрическим узором, привлёкшим моё внимание. Сердцевиной композиции был шар. К нему с четырёх сторон углами примыкали возвышающиеся над поверхностью квадраты, между которыми в канавке, выступающей за границу прямоугольников, равномерно расположились шесть небольших шаров. Несмотря на то, что все фигуры были сделаны из одного материала, а может быть, и из цельного куска, обработаны они были по-разному. Часть квадратов, расположенная ближе к шару, была отполирована до зеркального блеска и под лучами Рыжика горела огнем. Кромка на фоне такого блеска казалась матовым бархатом. По непонятной мне логике были отполированы отрезки бортиков углублений для меньших сфер и сами шарики тоже.

В целом композиция напоминала форму роскошных орденов времён Екатерины Великой, украшенных драгоценными каменьями. Сняв ранец и отставив его в сторонку, я с восторгом рассматривала плиту с разных сторон.

— Как жаль, что нет фотоаппарата или телефона! — высказала вслух свое сожаление. — Это необходимо запечатлеть!

— Ты же рисуешь, — напомнил мне кот, примостившийся на своём походном жилище, с ехидцей в голосе.

Чмокнув Филиппа в нос, принялась выуживать из Трофимовой сумы блокнот для зарисовок и карандаш.

— Не делай так больше! — фыркая и тряся головой, возмущался фамильяр, не терпящий лишних прикосновений.

Но я уже не слушала его, а быстрыми штрихами копировала узор, отмечая углы, размещение элементов, растушёвывая тени. Незащищённые пальцы мёрзли, и, когда становилось невмоготу, я дышала на них, согревая дыханием, чтобы продолжить работу.

— Кажется, так… Но чего-то не хватает, — задумчиво сравнивала рисунок в своём блокноте с изображением на стене. — Рыженька, посвети на барельеф. Гляну, не упустила ли чего.

Светлец, висевший у меня за спиной, метнулся к узору и слегка увеличился в размерах, чтобы ярче осветить панно.