Два опричника схватили Костина и под слабые пьяные выкрики и возмущения последнего потащили на выход. Мартын прохаживался и придирчиво смотрел на стол, ещё содержащий немного яств. Что-то даже попробовал:

– Да… Хорошо вы погуляли…

– Ой, не говори, – поморщившись, я добавил: – Что-то тяжесть в желудке…

– Тяжесть?

– Да, что-то съел не то. Икра может браконьерская? Или свинина кошерная? Или вино перестоявшее?

Мартын тихо смеялся, потешаясь над гастрономическими проблемами своего начальника. Посмеюсь я ещё… Когда ты утром после очередной обмывки чьих-то детей еле живой очнешься. Помощник, разгладив длинный ус заметил:

– Начальник, а может это обжорство лютует в тебе? Какой человек в здравом уме сможет столько впихнуть в себя?

Оставив без внимания последнюю фразу, я медленно потопал за опричниками во двор. Около экипажей развернулся маленький такой диспут о правильном положении тела задержанного при его погрузке в транспорт:

– Идиоты, куда вы его вперед ногами толкаете?! – кричал сотник Петров на двух своих бойцов, державших Костина за шиворот и ноги.

Бойцы тут же исправились, пытаясь развернуться в тесном пространстве между двумя экипажами, попутно стукнув купца головой о колесо. Вчерашний хозяин светского приёма лишь тихонько и невнятно что-то буркнул себе под нос, а у сотника это вызвало волну праведного гневна, припудренного крепкими словечками. Схватившись за голову Петров рявкнул:

– Так, вы двое, – он поочередно показал пальцем на опричников, – прекратить выполнять погрузку! Немедленно!

Бойцы, отличающиеся только мебельными габаритами и молодецкой силушкой, но никак не умом, разве что задним, поняли приказ по-своему. Они тут же разжали руки и тело с грохотом рухнуло на землю. Сотник опять выругался.

Через десять минут, благополучно (с матами, угрозой увольнения и обоснованной агрессией со стороны начальства) опричники таки смогли погрузить Костина в один из самодвижущихся экипажей, и мы двинулись в сторону города. Я полуспал-полудремал в мерно покачивающийся на русской дороге карете, а спереди и сзади ехали два опричных экипажа, эдакий импровизированный кортеж. Из открытого окна дул приятный свежий утренний ветерок, на левом плече спала Люба Смолина, уже надевшая на себя выкупленные мной украшения. Я думал. О перспективах жизни в этом княжестве… Мире вообще… Сейчас вот приедем, допросим Костина (когда он очнётся), получим полное признание во всех грехах и всё – дело можно закрывать. Но что-то меня беспокоило…

Не помню, сколько прошло времени, но карета остановилась. Я выглянул в окно и увидел довольное лицо Мартына:

– Приехали, начальник!

– Не ори, – строго шепнул я, и указал на спящую девушку.

– Понял. Что прикажешь делать?

Размяв виски, от начинающей болеть головы (настойка от опьянения – это хорошо, но её время действия, похоже, заканчивается) и медленно и так же шёпотом выдал приказы:

– Костина в катакомбы. Проведите ему курс экстренной интоксикации от последствий пирушки, только осторожно! Помереть не должен. По крайней мере, пока не допросим… Дальше… А дальше вечерком я приеду и допрошу его.

– Усё будет в лучшем виде! – широко улыбнулся.