— Что случилось?

Беспокойство в голосе Луки окутало ее, словно тяжелая бархатная накидка. Ей это было приятно. Пока она не вспомнила, что к этому не стоит слишком привыкать.

— Дорогой папочка, — сказала она как можно более непринужденно.

— Что он хочет?

— Вероятно, хочет отчитать меня за что-нибудь. Или отправил мне фото наследников или девочки, которые достигли чего-нибудь необычайного, например, заняли первое место в соревновании по рисованию пальцами.

— Ты не очень близка со своими братьями и сестрой?

— Они достаточно юны и могут быть моими племянниками, — уточнила Минти. — К тому же официально считается, что я плохо на них влияю, так что мачеха предпочитает, чтобы я держалась от них как можно дальше. Странно, когда я была ребенком, я мечтала о братьях и сестрах. Сейчас у меня их трое, а я ничего о них не знаю. Разумеется, помимо их таланта рисовать пальцами.

Она уныло уставилась на телефон. К черту отца. Он отрезал Минти от ее наследия и семьи. Какое у него было право врываться в ее вечер? Он ясно дал понять, что ей нет места в его жизни, так что от ее жизни он тоже может держаться подальше.

Лука внимательно смотрел на нее, его взгляд прожигал все ее тщательно возведенные барьеры.

— У твоей матери были еще дети?

— Чтобы испортить фигуру? — На этот раз ее голос прозвучал естественно легко. Минти почувствовала, как горечь и обида, которые в течение двадцати лет были глубоко похоронены, выходят наружу. — Дети ужасно старят, Лука, дорогой. Она перестала приглашать меня в гости с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Сложно не ощущать свой возраст, когда рядом подрастает одиннадцатилетняя дочь.

— Мне жаль. — Он не пытался растрогать или утешить ее, а она ощущала облегчение от того, что просто может говорить.

Минти смахнула слезы злости, которые она сначала даже не почувствовала.

— Если бы не Роза и Джио, у меня бы никогда не было семьи. После развода мои родители решили, что со мной они тоже больше не связаны. Только что я была избалованным дитятей одной из самых гламурных пар Лондона, и вот я уже сижу в кабинете директрисы, которая звонит по телефону в поисках кого-нибудь, кто сможет забрать меня на Рождество.

Иногда, во время ночных кошмаров, она снова возвращалась туда — в пустой гулкий зал, пахнущий полировкой, качала ногами, сидя на высоком стуле с прямой спинкой, смотрела на двери в ожидании кого-то, кто ворвется и объяснит причину опоздания.

Заверит ее, что о ней никто не забыл.

Только никто не приходил.

— Мне было семь. — Она сказала это тихо и не была уверена, услышал ли ее Лука.

Лука покачал головой, глаза его были полны сочувствия.

— Мне жаль, что раньше я не знал этого, я бы мог помочь. Конечно, я знал, что ты не была близка с родителями, но, когда ты впервые приехала, я был убит собственным горем и не понимал, почему ты проводишь каникулы с нами. Я был возмущен и не понимал тебя должным образом.