На сборе команды Москвы в 1975 году только что вернувшийся из месячного турне с сеансами одновременной игры по Швейцарии Бронштейн разговорился с Борисом Гулько и Марком Дворецким. Это был не первый его визит в Швейцарию. В 1953 году он участвовал в турнире претендентов, был там и в 1965-м, когда гастролировал по Швейцарии в течение трех недель вместе с Кересом и Флором.
«Замечательная страна, – делился переполненный впечатлениями Давид Ионович с молодыми коллегами, – вы обязательно должны побывать в Швейцарии, очень, очень рекомендую…»
Для обоих выезд в Болгарию в те годы был событием, и они в подходящих ситуациях повторяли эту фразу Бронштейна: «Замечательная страна Швейцария! Очень, очень рекомендую…»
Вспоминает Пал Бенко: «Однажды он взял меня под руку и сказал – давай-ка отойдем в сторонку, поговорим. Он отвел меня в угол комнаты – Дэвик всегда боялся, что его могут подслушивать – и начал какой-то длинный монолог. Противник режима, он был полон противоречий. В Монте-Карло в 1968-м сказал однажды: “Не понимаю, почему чехи нас не любят? Так много русских солдат погибли за свободу их страны, а они всё время стараются показать свою неприязнь к русским. Почему они хотят, чтобы мы ушли? Мы останемся там навсегда”».
В старое время он находил врагов то в Спорткомитете, то в Федерации шахмат, то в советской власти. После отмены ее стал жаловаться, что был обделен, что ему недодали, его забыли, «кинули». Свои жалобы Бронштейн вложил в последние книги, статьи и интервью. Всё, сказанное и написанное им за этот период, могло быть опубликовано под одним названием: ОБИДА.
Несмотря на все претензии, которые он мог предъявить к советской власти, и предъявил, когда это стало возможным, он вкусил немало от благ, полученных им от государства, которому был обязан очень многим, чтобы не сказать всем.
Он находился на полном государственном обеспечении, с ним работали находящиеся на довольствии у Спорткомитета лучшие тренеры. Конечно, валютная часть приза, оставляемая государством, была небольшой, но и такая, она превышала многомесячную заработную плату среднего гражданина СССР.
Трагедия, произошедшая после распада Советского Союза с пожилыми шахматистами, коснулась и Давида Бронштейна. Старые формы государственного меценатства исчезли, «старики» столкнулись с невиданной до того грубой формой диктатуры денег и, вспоминая ушедшие времена, тосковали по комфортабельной несвободе.
Синдром милосердия памяти, стирающей всё неприятное и сохраняющей только лучшее, не обошел и его: у него вымело почти всё дурное, связанное с советским временем, оставив только светлое, хорошее.
В наших разговорах он частенько сравнивал свои заработки с доходами его западных коллег. Как посмотреть, ведь никто из них не получал от государства ни гроша.
Макс Эйве преподавал математику в лицее, потом стал профессором в университете.
Решевский всю жизнь проработал скромным бухгалтером, помогая другим заполнять налоговые декларации.
Ройбн Файн, оставив шахматы, ушел в психологию и медицину. Эрих Элисказес зарабатывал на жизнь, давая уроки бриджа, а Николас Россолимо крутил баранку такси.
Блестящий журналист Савелий Тартаковер, знавший с десяток языков, до конца жизни жил в дешевой гостинице, а перечисление имен гроссмейстеров Запада, едва сводивших концы с концами, заняло бы не один абзац.
Бобби Фишер, упрекая советских гроссмейстеров в недостаточной любви к игре, в то же время завидовал их стипендиям, бесплатным тренерам, бесконечным сборам, невероятной, особенно по сравнению с Соединенными Штатами, популярности шахмат в Советском Союзе.
Неоднократные поездки за границу считались для любого советского человека в те, да и в любые времена, одной из самых высоких привилегий в сетке жизненных благ. По фразе Бронштейна о посещениях Франции в 1969 и 1972 годах, когда он и Смыслов «вновь устроили себе французские каникулы», молодой читатель начала XXI века скользнет равнодушно глазами, вряд ли отдавая себе отчет, что в те времена подобные «каникулы» дозволялись только избранным из избранных. Единицам.
Непростое существование Бронштейна еще более ухудшилось после того, как он в 1976 году не подписал письмо советских гроссмейстеров с осуждением Корчного.
Бронштейн был тогда на турнире в Польше, где играл вместе с Айваром Гипслисом. На звонок Батуринского из Москвы ответил латышский гроссмейстер и тут же согласился поставить подпись под антикорчновским письмом. Когда Батуринский попросил позвать к телефону Бронштейна, тот сказал Гипслису: «Передайте, что вы меня не нашли…»
Думаю, что Гипслис так в точности и передал эти слова шефу советских шахмат: «Бронштейн просил передать, что я его не нашел…»
Ведь в противном случае Гипслис лично был бы ответственен за то, что не удосужился разыскать коллегу. Как бы то ни было, имени Бронштейна под документом, осуждающим Корчного, не появилось.