Книги

Давид Седьмой

22
18
20
22
24
26
28
30

Марк Тайманов считает, что у Бронштейна помимо шахмат, где он был действительно велик, не было предпосылок, чтобы считать себя знатоком и в других областях: «Преувеличенное внимание, оказывавшееся Бронштейну в тот период, сослужило ему плохую службу в дальнейшем и нанесло вред его шахматной карьере».

Сам Бронштейн утверждал другое. Следуя принципу, что порой безопаснее, чтобы тебя видели в кривом зеркале, говорил, что носил маску, чтобы ему позволяли многое, что не было позволено другим: «Я даже придумал себе такую шутливую, слегка чудаковатую манеру поведения – всегда отшучивался, мило улыбался, мне мол всё нипочем… Это не мой характер, это скорее было формой защиты».

Хотя он и повторял, что стал играть роль чудака, оригинала и человека не от мира сего, так ли уж ему надо было перегримировываться? Или он вошел в эту роль настолько, что в конце концов заигрался? Ведь грань между истинной природой человека и ролью, им исполняемой, иногда стирается и для самого исполнителя: человек есть то, чем он хочет казаться, и в конце концов нередко им и становится.

Вспоминается роман Джозефа Хеллера, где дается пример бессмысленной бюрократической логики, загадочного правительственного постановления, согласно которому, каждый, кто объявляет себя сумасшедшим, на самом деле, таковым не является, потому что подобное умозаключение способен сделать только человек в здравом уме.

В нем удивительным образом сочетались блестки оригинальных мыслей, философских откровений, порой прозрений, и брюзжание, надоедливые повторы и откровенные нелепицы. Рассуждая о вещах, не связанных с его профессией, он зачастую переходил границу собственной компетенции.

Сократ, побывав у известных политиков, ораторов и художников, заметил: «Все они грешат главным заблуждением: так как каждый из них хорошо знает свое дело, то полагает, что мудр и в других отношениях».

Эта, отмеченная греческим философом черта, нередко встречается и у добившихся успеха шахматистов: превосходство, доказанное в специфическом мыслительном соревновании, порождает чувство, что это превосходство распространяется и на другие области.

Отождествление понятия умный человек и замечательный игрок в шахматы общепринято. Бенедикт Сарнов, например, пишет о Ботвиннике, что «не будь он умным, разве удалось бы ему стать чемпионом мира по шахматам?»

Окружение такого человека нередко только укрепляет подобную иллюзию: не может же человек, превосходящий всех остальных в процессе, связанном с напряженной умственной работой, не обладать такими же способностями и в других областях.

Увы, может. Это специфическая, очень специфическая область деятельности мозга, не связанная напрямую с какими бы то ни было другими.

За обедом у Аптона Синклера жена писателя стала оспаривать какое-то высказывание Эйнштейна. Возмущенная такой наглостью, жена ученого воскликнула: «Как вы можете? Мой муж – величайший ум современности!». На что хозяйка дома невозмутимо ответила: «Но ведь он же не может знать всё!»

Ах, если бы так вело себя по отношению к Бронштейну его окружение. На деле же мысли, высказываемые гигантом игры, казались им такими же значительными, какими бывали его замыслы на шахматной доске. Они настолько пели в унисон с ним, что невольно способствовали созданию у Бронштейна чувства собственного величия и непогрешимости.

Когда мать Дэвика сокрушалась, что сын так и не получил высшего образования, кто-то утешил ее: «Вы хотите, чтобы Давид стал студентом? Разве вы не видите, что он уже профессор?»

Сам он стеснялся своего воспитания, далекого от московского или питерского, с походами в Большой зал Консерватории, Пушкинский музей, Эрмитаж или Филармонию. Стеснялся и не полученного из-за войны высшего образования.

Отсутствие высшего образования он воспринимал болезненно, и комплекс недоучки, несмотря на немалые знания, приобретенные самообразованием, остался у Бронштейна до конца жизни.

Когда совсем молодой Давид находился еще в сносных отношениях с Ботвинником, он просил чемпиона мира похлопотать за него о приеме в педагогический институт.

Михаил Моисеевич устроил ему настоящий допрос. Выдержит ли экзамены? Станет ли посещать лекции? Осилит ли курс? Дэвик честно отвечал, что будет непросто: шахматы съедают всё время.

«В этом случае мне будет трудно вам чем-нибудь помочь», – вспоминал об этом разговоре Ботвинник, не называя Бронштейна по имени.

В пику Ботвиннику, утверждавшему, что чемпион мира должен быть высокообразованным человеком, оставивший планы получения высшего образования Бронштейн говорил позже, что высшее образование ничего не значит, и наличие его совершенно необязательно для завоевания самых высоких вершин в шахматах.

Жизнь показала правоту Бронштейна: среди борющихся за чемпионское звание в XXI веке нет никого, кто получил бы высшее образование, да и походы в школу у многих были чисто символическими. Но шестьдесят лет назад высказывания такого рода звучали едва ли не кощунственно.