Глава 43

Я стояла на коленях. Кровь пропитывала рубашку и стекала по рукам, окрашивая пальцы ярко-алым. Казалось, я вижу себя со стороны сквозь туман, словно во сне.

Нет, удар кинжала и боль не померещились, и кровь была настоящая. Отняв руку от живота, я приподняла подол рубашки: клинок воткнулся точно туда же, куда и Жиню, в мой старый шрам от пули, полученной давным-давно в Ильязе. Рана вновь открылась, но не сама собой.

Джинны смотрели на нас с любопытством. Похоже, за долгие тысячелетия им не наскучили наша боль и смерть – всё то, что самим испытывать не приходилось. Они создали людей, а мы принесли это в мир.

– Ты вышла за него замуж, – понимающе кивнул джинн с золотыми глазами.

«Нет…» – слово застряло в горле.

«Отдаю тебе себя. Всё, что моё, отдаю тебе… – вспомнились слова, сказанные ночью в палатке. – Навсегда, до последнего дня нашей жизни!»

Мы не преклоняли колен перед священным огнём, и святой отец не возносил молитв Всевышнему, но значение имели только эти слова. В устах демджи брачная клятва стала непреложной истиной. Произнеся их, я накрепко связала наши жизни и смерти.

– Твои дочери, Бахадур, – насмешливо заметил красноглазый, – слишком легко теряют от любви голову, а вместе с нею и жизнь.

С этими словами он исчез, словно и не стоял рядом. Должно быть, тут же забыл о нас, растворившись в родных песках. За ним исчезли другой, третий… а затем и мой отец, даже не оглянувшись напоследок. Один за другим бессмертные пропадали из вида, и наконец под мрачными сводами подземелья, где они так долго томились волею султана, остались только мы с Жинем.

Кровь капала на каменные плиты пола, растекаясь лужей вокруг моих колен. В глазах темнело, я упёрлась в пол, чтобы не упасть, и протянутая рука Жиня вдруг сжала мои пальцы. Как могла, едва не крича от боли, я подползла к нему ближе и повернулась, чтобы увидеть напоследок лицо.

Вот и закончилась наша история. Воскрешённый принц Ахмед победит в битве, а когда захватит дворец, спустится сюда и найдёт брата с его возлюбленной, лежащих в крови на каменном полу подземелья.

Наши тела сожгут и впоследствии будут даже помнить, но уже не живых, не настоящих Амани и Жиня, а Синеглазого Бандита и чужеземного принца из старых легенд, обесцвеченных и искажённых. Скажут, что мы любили друг друга, но не почувствуют, как это было на самом деле, не узнают, как в первую и последнюю нашу ночь в палатке среди песков Жинь нежно погладил меня по щеке, а потом улыбнулся и поцеловал. Не узнают, как звучало у меня в ушах произнесённое им моё имя. Наша настоящая история с тысячами дорогих нам мелочей умрёт с нами навсегда.

Перед глазами всё расплывалось, подёргиваясь туманной дымкой забытья – нет, теперь уже смерти. Хотелось сказать, как мне жаль, что так вышло, как я люблю его и хочу, чтобы он не умирал, но Жинь знал всё и так.

Вместо этого я спросила:

– Как думаешь, что будет, когда мы умрём?

Жинь не верил в богов, в рай и ад, перевоплощения и бессмертие, для него мир существовал только сейчас.

Он провёл пальцами по моей щеке и губам, будто пытался запечатлеть в ускользающей памяти.

– Нас сожгут, мы станем пеплом, и мой пепел будет до конца времён летать над песками в поисках тебя.

С моих губ сорвался то ли смех, то ли всхлип, и пальцы Жиня вновь сомкнулись на моей руке. Я еле успела сжать его руку в ответ, и наступила тьма.