– И мне, по-твоему, должно стать легче? – мрачно поинтересовалась я. – Дело не в том, что мне так уж нужен твой Алекс…

– Обойдись, будь так добра, без «твой», хорошо? – спокойно, но твердо велела Марго, и я согласно кивнула:

– Хорошо, прости. Пусть так – мне не нужен Алекс, мне нужно, чтобы он забрал в Москве нашу любимую собаку – и все. Потом я согласна не видеть его еще лет пятьдесят или дольше.

Марго только головой покачала, и по ее взгляду я поняла – она мне не верит. Собственно, я и сама себе не верила. Проведенная вместе ночь всколыхнула во мне что-то, заставила вспомнить то, что я старательно забывала. Алекс, Алекс, что же мы опять наделали? Зачем?

После завтрака я поднялась в номер, легла на кровать и укуталась одеялом с головой. Марго звала пройтись, но я только помотала головой и отказалась. Она ушла, кажется, обидевшись, а я, проплакав какое-то время, уснула и проспала до самого вечера.

Марго отсутствовала, но я не стала паниковать по этому поводу – она прекрасно владеет французским, не маленькая, да и Париж знает достаточно хорошо. Я закурила и открыла ноутбук, вдруг испытав потребность выплеснуть в словах то, что накопилось в голове за это время. Привычка записывать обрывки мыслей иногда здорово помогала мне при написании романов, да и вообще – становилось как-то легче, когда эмоции материализовались в виде букв на экране монитора.

Пытаешься забыться – и не выходит. Пытаешься выбросить из головы человека, который причиняет тебе только боль, – и не можешь. Прощаешь, ненавидя себя и ругая за слабость и мягкотелость. И потом гордо заявляешь – «я не терплю моральных унижений». Странно по меньшей мере.

И потом – он очень быстро соскучится рядом со мной, да и я – рядом с ним, потому что это ведь совершенно не то же самое, что встречаться украдкой, вырывая сладкие моменты. А когда сладкого сильно много, постоянно, до тошноты, до обжорства – сразу хочется перчику и горчички. А я не прощу, разумеется, – ведь я и так многое уже не простила.

Я часто потом вспоминаю его лицо. Чего он возится со мной? Выйди на улицу, обведи взглядом пространство и выбери себе любую девицу, сделай приглашающий жест – и вот уже сидит в твоей машине любая красотка по твоему выбору. И еще штук пять-восемь рядом стоят, высунув языки…

Нет – он постоянно возвращается ко мне. Насквозь больной, в частности и на голову, бабе прилично за тридцать. И кто он после этого? Извращенец, я давно говорю.

Поставив последнюю точку, я закрыла ноутбук – никогда не перечитывала сразу то, что написала, текст должен отлежаться пару дней – и только потом я могу спокойно и отстраненно читать.

Вернувшаяся с прогулки Марго застала меня в обычной позе – на подоконнике с сигаретой. Она ничего не спросила, не сказала, где была. Молча подошла и обняла за плечи, притянув к себе.

Ни с того ни с сего мы обе вдруг заплакали. Я успела подумать, что Марго не стоило бы расстраиваться и переживать – все-таки беременность. Но эта мысль ушла так же молниеносно, как возникла. Мы давно не рыдали, обнявшись, так сладко…

Назавтра днем мы уже летели домой, в Москву.