Разговор прервался, но уснуть я так и не смогла, потихоньку оделась и вышла на балкон с сигаретой. Было довольно прохладно, дул ветер, но я все равно стояла на балконе, закутавшись в длинный кардиган. Вот и Марго скоро отдалится от меня – я останусь одна. Нет, она не бросит меня, не оставит – но у нее просто не будет сил и времени, чтобы разбираться в моих проблемах, чтобы переводить ночами на французский мои романы, чтобы заниматься моими делами. Черт, какая же я эгоистка – все только о себе…

В кармане завибрировал мобильный, я вздрогнула и вынула трубку. Это оказалась эсэмэска от Алекса: «Спускайся вниз, я в холле. Все равно ведь не спишь».

Я не очень хотела видеть его сейчас – меньше всего на свете мне в этот момент был нужен Алекс с его разговорами. Но и стоять на ветру стало невыносимо, а сон не шел. Ладно, спущусь, посижу с чашкой чаю – может, Господин Призрак что интересное расскажет.

Он сидел в кресле и читал газету. Ночной портье писал что-то за своей конторкой, в большой клетке в углу дремали канарейки. Молодая парочка, обнявшись, подошла за ключом от номера. Я остановилась около Алекса и кашлянула. Он, не отрываясь от чтения, предложил:

– Присаживайся.

– Ты позвал меня, чтобы продемонстрировать, как ты умеешь читать? – Я расположилась в соседнем кресле и с усмешкой посмотрела на спрятавшегося за газетой Призрака.

– Очень остроумно, Мэри, – Алекс развернул газету так, чтобы я могла видеть то, что он читал. Это оказалась большая статья, посвященная презентации новой книги Мэри Кавалье. Моя фотография занимала четверть полосы. – Не интересуешься, что пишут?

– Нет.

– Ну, в принципе ничего нового – что ты очаровательна, проста в общении – ха-ха, они просто не все знают, – прокомментировал он и продолжил: – Разумеется, в их глазах ты исконно по-русски обворожительна и все такое. Кроме того, ты чертовски привлекательная женщина, Мэ-ри.

– Так и пишут?

– Не веришь – прочитай сама.

– Смешно. Ты прекрасно знаешь, что я не читаю по-французски.

– Тогда поверь мне на слово, и идем пить чай, – он поднялся и подал мне руку, помогая встать. – Или, может, что покрепче?

Я затрясла головой – спиртного совершенно не хотелось. Алекс удовлетворенно кивнул:

– И правильно. Ты вообще поосторожнее с алкоголем. От него притупляется чувство опасности.

Я не стала уточнять, откуда такие сведения и не проверены ли они практикой. Мне вдруг вообще расхотелось говорить колкости, язвить, пытаться вывести Алекса на эмоции. Хотелось простого общения, разговоров ни о чем – как у обычных людей.

В маленьком баре царил полумрак, горели свечи на тех столиках, за которыми были ночные посетители, но их оказалось немного. Мы выбрали стол под большим гобеленовым панно на стене, изображавшим какую-то пасторальную сценку – пастушки, овечки, девушки в венках из полевых цветов – этакий пейзанский рай. Я никогда не любила, кстати, таких картин и миниатюр – они казались мне приторно-сладкими, как огромные масляные розы на торте. Я тяготела к чему-то более четкому, конкретному – корриде, например, или танго. Про корриду я могла говорить часами, Костя несколько раз возил меня в Мадрид специально, чтобы показать, как это бывает. Меня тогда поразил не вид крови, не страшное ощущение от дымящегося мертвого тела огромного черного быка – я смотрела на тореадоров и физически чувствовала энергию, которой наполнены были их разгоряченные схваткой тела. Это ощущение потом долго не покидало меня, и я страшно жалела, что не имею возможности вылить полученные эмоции в танце – в том же пасодобле, например.

Я, видимо, слишком «ушла в себя», вспоминая испанские развлечения, потому что даже не заметила, как Алекс успел заказать чай и выкурить пару сигарет. Когда, вынырнув из омута воспоминаний, я удивленно уставилась на стоявшую передо мной чашку, он улыбнулся и спросил:

– Что-то приятное вспомнила, Мэ-ри? У тебя было такое светлое лицо…

– Странно, правда? Корриду – а лицо, видишь ли, светлое было, – усмехнулась я. – Вид крови делает меня благодушной и умиротворенной.