Итак, можно согласиться с о. М. Шосса в том – и это составляет самую суть его тезиса, – что «Вопросы», опубликованные о. Мандонне, написаны позднее, а не ранее трактата св. Фомы Аквинского «О единстве интеллекта». Можно также согласиться с ним в том, что аверроизм Сигера предстает в этих текстах более умеренным и колеблющимся, чем можно было ожидать, судя по слишком жестким формулировкам о. Мандонне[398]. Это важные результаты, и за них мы в долгу перед этим замечательным историком. Тем не менее, Сигер Брабанский не только не выступил против этого учения, но и вовсе не представлял возражения против единственности действующего интеллекта как «неопровержимые». Сигер оставляет их без ответа; это – факт; он объявляет их «multum difficiles» [ «весьма серьезными»], это – другой факт. Но ничего более. Человек, начинающий с обоснования доктрины, за которую уже был осужден, затее выдвигающий против нее возражения, которые очень трудно опровергнуть, и оставляющий их без ответа, – этот человек, несомненно, находится в затруднительном положении, но это не человек, стоящий перед «неопровержимыми» возражениями. Если бы Сигер считал их неопровержимыми, он должен был признать свой тезис опровергнутым и отказаться от него; а он, с философской точки зрении, этого не сделал. Приведем еще раз его слова: «Et ideo dico propter difficultatem praemissorum et quorundam aliorum, quod mihi dubium fuit a longo tempore, quid via rationis naturalis in praedicto problemate sit tenendum, et quid senserit Philosophus de dicta quaestione: et in tali dubio fidei adhaerendum est, quae omnem rationem humanam superat» [ «И поэтому я говорю, по причине трудности предпосылок и прочего, что уже давно я испытывал сомнение: чего надлежит держаться, с точки зрения естественного разума, в отношении указанной проблемы, и каково было мнение Философа в указанном вопросе. И в этом сомнении следует придерживаться веры, превосходящей любое человеческое разумение»][399]. Верил ли Сигер, что может опровергнуть возражения, и воздержался ли от этого лишь из осторожности? Я этого не знаю, ибо он этого не сказал. Считал ли он, напротив, что эти возражения абсолютно неопровержимы? Никто не имеет права утверждать, что Сигер так думал, ибо он этого не сказал.

Если будет преувеличением утверждать, вслед за о. Шосса, что Сигер здесь «выступил против единства интеллекта», то будет столь же чрезмерным утверждать – по крайней мере, в отношении «Вопросов», – что Сигер, как правило, объявляет «философские теории ложными в той мере, в какой они противоречат христианскому откровению…»[400]. Подобно всем аверроистам, Сигер говорил, что считает истинным учение веры, и что он высказывается не от собственного имени, а от имени философов; однако он не говорил, что там, где учения философов вступают в противоречие с истиной веры, они ложны. Даже в тексте о. Мандонне, op. cit, t. II, p. 163: «Quod si quis dicat hoc esse erroneum…» [ «А если некто скажет, что это ложно…»], Сигер не принимает это erroneum на свой счет. Здесь, как и везде, он утверждает лишь одно: свою заботу не об истине, а о философии.

Итак, нужно проводить тщательные различения – если мы, во всяком случае, хотим придерживаться текстов. В своих «Вопросах» Сигер ни разу не представил в качестве истинного ни одного философского вывода, противоречащего учению веры. Напротив, в случае конфликта Сигер, как правило, заявлял, что истина – на стороне веры. В этом смысле можно в самом деле сказать, что для него «истина и вера совпадают». Но Сигер, говоря от собственного имени, никогда не утверждал и того, что учение философии ложно, – даже в тех случаях, когда оно противоречит вере. Он вполне мог сказать, «quod nostra intentio principalis non est inquirere qualiter se habeat veritas de anima» [ «наше намерение не в том, чтобы доискиваться, какова истина относительно души»][401]; но, насколько мне известно, ни в этом, ни в других текстах он не говорит, что учение философии по этому вопросу ложно. А ведь не было ничего проще, чем сказать это. Так констатируем, что он этого не сказал, и всё выглядит так, как если бы он избегал этих слов.

Неизбежное возражение состоит в том, что, хотя Сигер этого не написал, он так думал. Если истинна вера, каким образом философия могла бы противоречить вере и не быть ложной? Признаюсь, что я в самом деле этого не понимаю; но именно поэтому я – не аверроист. И поэтому же, оказавшись в положении Сигера, я прямо заявил бы: то, чему учит вера, истинно; следовательно, то, чему учит философия, ложно. Но не такова аргументация Сигера. Скорее она выглядит следующим образом: то, чему учит вера, истинно; то, чему учит философия, в данном пункте противоречит вере; но философия ведает лишь то, что природный разум может знать о природном порядке, тогда как истина принадлежит здесь сверхприродному порядку. Стало быть, мы здесь весьма далеки от учения, в котором естественное познание согласовывалось бы со сверхъестественной истиной; и даже от учения, в котором сверхъестественная истина ipso facto влекла бы за собой естественную ложность естественного познания. С точки зрения Сигера, философский разум описывает природу такой, какова она есть или каковой была бы, если бы не было Бога, чье сверхъестественное могущество утвердило вместо природы такой реальный порядок, которому нас может научить лишь Откровение. Можно ли настаивать на том, что порядок природы истинен, коль скоро вера уверяет нас, что реальный порядок – иной? Но с рациональной точки зрения то, что́ нам говорит о природе философия, есть именно то, что должен мыслить о природе природный разум, даже если мыслимое им противоречит Откровению. Тот факт, что богооткровенная истина противоречит тому, что мыслит природный разум, не позволяет ему мыслить это иначе, ибо, в качестве природного разума, мыслить иначе он не может.

Вот почему мне кажется, что в своем описании трех пунктов позиции Сигера Ф. Ван Стеенберген прав относительно двух последних пунктов, но, возможно, не прав относительно первого: «Не может существовать противоречия между истинным в силу Откровения и истинным для разума. Ведь истинное есть то, что есть, а Бог не может примирить две противоречащие друг другу вещи, сделать так, чтобы того, что есть, не было, а то, что невозможно, было возможным»[402]. Позицию Сигера – по крайней мере, в «Вопросах», опубликованных о. Мандонне, – нельзя корректно выразить с этой точки зрения. Ее опровергает следующий факт: то, что открывается философскому разуму как невозможное по природе, является, тем не менее, реальным, а значит, истинным, для веры, ведомой Откровением. То, что, в глазах Сигера, нет противоречия между истиной разума и истиной Откревения, верно в буквальном смысле; но это верно лишь потому, что Сигер перестает считать истинным любой рациональный вывод, как только он входит в противоречие с Откровением. Но, истинный или нет, такой вывод не перестает быть в его глазах вполне рациональным. Противоречие, которого, по его мнению, не может быть между рациональной истиной, от которой он отказывается, и откровенной истиной, которую он принимает, вполне сохраняется между философией и Откровением, между порядком естественно возможного, который познается разумом, и порядком сверхъестественно реального, который познается верой как истинный. Стало быть, мир, в котором живет Сигер – если только он думает именно то, что говорит, – можно описать как природный порядок, о природе которого в подавляющем большинстве случаев разум и вера спонтанно согласны между собой, хотя в небольшом количестве случаев между ними нет согласия. В таких случаях – что может сделать философия? Для нее природа остается природой, а так как философия есть не что иное, как описание природного порядка природным разумом, эта философия не имеет ни обязанности, ни даже возможности измениться. Просто с точки зрения философии дело выглядит так, что Бог совершает чудо, которому нас учит Откровение; и мы должны принять верой, как несомненный факт, что Бог в этом пункте свободно заменил природный порядок, которому надлежало бы существовать, но который не существует, порядком сверхприродным, который, с точки зрения природы, не должен был бы существовать, но который, тем не менее, существует. Для христианского аверроиста проблема сосредоточена не в пространстве между истинным и ложным, а в пространстве между природным и чудесным.

Отсюда становится понятным, в чем аверроист упрекает своих христианских противников: в поисках естественного объяснения фактов, которые философ не может считать реальными иначе, как в порядке чуда. Что же может думать аверроист о своей философии? Что она истинна? Никоим образом, ибо он знает, что истинная реальность – иная, нежели познаваемая разумом. Тем не менее, мы понимаем, почему он избегает называть ее ложной: ведь с философской и рациональной точки зрения она безупречна и не подлежит изменению. Она представляет собой корректное описание того, чем был бы мир, если бы божественное могущество не придало ему структуру, которая непостижима для природного разума и которую он никоим образом не способен обосновать.

В этом смысле нет ничего более показательного, чем позиция, занятая Сигером по столь опасному для него вопросу: каким образом умная душа служит совершенством тела и его формой? В принципе, ответ ясен: говоря философски, умная душа есть отделённая форма. Без сомнения, Альберт Великий и Фома Аквинский придерживались другого мнения, но «isti viri deficiunt ab intentione Philosophi, nec intentum determinant» [ «эти мужи отходят от замысла Философа и не определяют того, что он имел в виду»][403]. В чем же Сигер их упрекает? Именно в том, что они хотят заставить Аристотеля говорить не то, что говорит философия, а то, что говорит Откровение. А это – совсем иное дело. «Quaerimus enim hic solum intentionem philosophorum et praecipue Aristotelis, etsi forte Philosophus senserit aliter quam veritas se habeat, et per revelationem aliqua de anima tradita sint, quae per rationes naturales concludi nonpossunt. Sed nihil ad nos nunc de miraculis, cum de naturalibus naturaliter disseramus» [ «Ибо мы спрашиваем здесь только о замысле философа, и в первую очередь Аристотеля, пусть даже Философ думает иначе, нежели сообразно истине, и Откровение передает об душе нечто, чего нельзя вывести из естественных посылок. Но здесь нас не касаются чудеса, ибо мы естественным способом рассуждаем о естественном»][404].

Лучше будет, безусловно, подчеркнуть последнюю фразу, чем ее комментировать. Не будем перелагать в термины «истинного-ложного» антитезу, утверждаемую Сигером между разумом, философией и природой, с одной стороны, и откровением, истиной и чудом, с другой. Он верит, что умная душа есть оформляющая форма тела; но для него это – чудо, а везде, где совершаются чудеса, истинными будут именно они. – Но, могут спросить, чем же становится тогда всё прочее? – Прочее не становится, оно остается тем же, чем и было: природой. А природа, существует она или нет, есть то единственное, что может занимать нас как философов, «cum de naturalibus naturaliter disseramus».

Св. Фома Аквинский так и не ответил на новые аргументы Сигера. Но можно не сомневаться, что учение «Вопросов» казалось ему практически столь же ложным, что и опровергнутое им до 1270 г. Что касается позиции Сигера по вопросу об отношении разума и веры, она существенно отличается от позиции св. Фомы. В самом деле, то, что св. Фома считал естественным и философским, в глазах Сигера было сверхъестественным и чудесным. Следовательно, как до, так и после 1270 г. проблема, которую поднимает прославление Сигера св. Фомой в Рае Данте, сохраняет свой парадоксальный характер, возбуждающий наше любопытство, но не облегчающий ее решение.