— Думаю, да. Я видел, что за нашим домом срезано немало маков.
Шериф едва не подскочил на стуле. Что это за история с маками, о которой говорит мальчишка?
— Почему ты обратил внимание на эти цветы?
— Он дарит маки девочкам, которые приходят в дом, но потом, когда они уходят… у них не очень радостный вид.
Испещренная старческими пятнами рука прижалась ко рту раньше, чем шериф увидел испуганное лицо Джил.
— Если подумать, это очень глупо, — добавил Райли, — потому что мак — такой цветок, который умирает сразу, как только его срезали. Он мог бы выбрать какой-нибудь другой…
— Ты можешь назвать нам имена девочек, которых ты видел? — спросил Джарвис, пытаясь подавить рвавшееся наружу волнение.
— На самом деле я видел всего одну, но уверен, их было больше — из-за срезанных маков. Если мой отец открывает банку с пивом, он никогда не ограничивается одной, — произнес Райли, делая большой глоток холодной содовой.
Джарвис старался сохранять спокойствие, хотя мозг его кипел.
— Значит, ты побежал за помощью, — продолжил он, — потому что знал, что Мейпл в опасности?
— Точно. Я примчался к Стюартам, потому что у них есть телефон, и попросил, чтобы они позвонили методистскому пастору.
— А почему не ко мне в отделение?
— Из-за взгляда моего отца. Вы бы ничего не смогли сделать. Чтобы остановить его, нужен тот, кто служит Богу, а не просто человек со сверкающей бляхой.
Джарвис отодвинул в сторону пробудившуюся гордыню, благо в его возрасте ее осталось не так уж много.
— И потом пастор приехал за тобой к Стюартам? — решил уточнить шериф, желая убедиться, что все записано как надо.
— Да, и мы поехали ко мне. Он велел мне ждать в машине, а сам вошел, но довольно быстро вышел. И пастор, надо вам сказать, был совершенно зеленый. Тогда он и объяснил мне, что отец мертв. А потом вы приехали.
Джарвис наблюдал за мальчиком: когда тот рассказывал о смерти отца, тон его, в сущности, оставался равнодушным, подбородок его был перемазан шоколадом, а пальцы побелели от ледяной бутылки, которую он держал, словно настоящее сокровище.
— Ты совсем не грустишь, Райли? — спросил он тихо.
Мальчик нахмурился, поднял глаза к потолку, задумался, а потом тихо покачал головой.
— Моей маме будет лучше.