Маму вчира куда-то увизли. Она сабирала вещи и плакала и гаварила што скора вернёца. Мне грустна бес мамы но я пытаюсь не переживать. Если она абищала значит она вернёца. Мама сказала што я смелый и я буду.

Папа не очинь смелый и гаварит про маму плахие слава. Мама сказала што уежжает патаму што у неё чучуть балит в грутке а папа сказал она уежжает патаму што придательница. Не панимаю как можна балеть и паэтому быть придательницей для меня это загатка. Можит он имел ввиду припадавательница? Но это странна. Мама всегда припадавательница но уехала толька сейчас. Мне кажеца папа не панимает што мама балеет.

Перед атездом мама гаварила што ей холадна а папа атвечал што у неё халодное серце и всё паэтому. Я спрасил папу «Как у Эльзы?». Он атветил: «Как у Белядины». Я такой мультик не смарел но придставил зладейку как Стирвела Девиль из мултика про далматинцев. Мама на неё савсем не похожа но можит я просто чевото опять не понял.

Мама прасила чай и адеяло и я ей принёс а папа гаварил она виновата сама и травит нас. Миня мама любит я не знаю зачем папа гаварит што от мамы нам с ним будит плохо.

Сиводня ночю мне стала очинь жарка а патом очинь холадна и я сказал папе. Он спал и храпел но я разбудил. Папа сказал «Твая мать тебя расхлябала. Она любит толька тебя и сваих Лекафронав, а на меня ей пабиать. Штош пусть и ты будишь как её любимые спартанцы. Мой сын не должын быть хилым».

Я был в пижаме а на улице ищо шёл ветер и дул дожь но папа запретил адиваца и мы пашли так на плащадку. Папа сказал встать на сидушку качели ногами и стаять ровна-ровна и не падать. Он сказал што накажет если я упаду и не пустит дамой если буду плакать. Мне было холодна и внутри и снаружи и басиком на сидушке стоять было холадна и качель дражала мелка мелка но папа кричал стой стой не смей плакать будь мущиной мой сын не паганый слюнтяй. Мама перид атездом сказала што я смелый и я решил буду смелым ради мамы и што если выдержу и потом расскажу маме она атветит што я и самый озорняковый озорник, и самый смельчаковый смельчак на свети.

Я стаял и видел што папа лёг на скамейку и захрапел и я не знал можна ли мне спустица или папа вскочит и будит арать. А патом мне стала очинь жарка а патом очинь холадна и я упал.

Када я аткрыл глаза я увидил красивую девушку. Мы были в странном белом мести, папы нигде не было и стен кажеца тоже. Девушка сидела на кавре красивом с многими узорами и толька он был цветным а всё астальное было блёклое и бледное как я утром. Девушка казалась старой и маладой аднавримена. Не как мама а как птицы. У ниё были чёрные волосы как река вечиром или поля осинью и очинь плахие батинки. Она протянула мне папить гарячий чай с травами и сказала:

– Здравствуй, малыш! Ты потерялся?

Я атветил што был с папой но хачу найти маму. И штобы мама вернулась дамой. И штобы мне больши никада не было так жарко. Она сказала:

– Выпей чаю. Тебе сразу станет полегче.

Взял чашку и не пожалел. Чай был вкуснючющий! Девушка налила ищо и я ищо выпил.

– Я думаю, твоя мама скоро вернётся. Мамы всегда возвращаются к таким хорошим малышам, как ты. Твоя мама очень тебя любит. До тебя она не знала любви. Я уверена, ты дашь ей силы вернуться. Но для начала тебе надо самому поправиться, иначе ни ты не вернёшься домой, ни твоя мамочка. Вот только папа тебе в этом не сильный помощник, верно?

– Папа проста немнога другой. Он не как мама и не как Роки. Он любит шатаца злица и арать а мы не любим.

– Я знаю это, малыш. Я могу тебе помочь.

– А што вы сможите сделать?

Я атхлебнул чаю и не мог паверить как вкусна. Мне стало лудше. Я заметил што девушка красивая и грусная. Больше грусная чем красивая. Хотя папа сказал бы наоборот.

– Малыш, я могу предложить тебе кое-что, что изменит твой мир. Всё будет совсем иначе. Просто представь, что всё, о чём я спрошу тебя, станет правдой.

– Ага! Я готов представлять! Включил машинку-воображалку! Вжжжжууууу!