– Сейчас пройдет, это фантомные боли от реала и не более, – поднявшись, Джим отошел к барному столику и налил в бокал скотча.

– И мне двойной нацеди, – выпрямляясь в кресле, сказал Майк, с недоверием поглядывая на ногу.

– После этих нагрузок не рекомендую.

– Лей давай, конспиратор хренов!

Вернувшись с бутылкой, Джим подал Майку его бокал и вернулся в кресло.

– Ну, мистер Коган! И какие еще секреты тяготят тебя? – жадно отхлебнув, скривился старик.

– Да брось, Майк, – пригубил бокал Джим и откинулся в кресле.

– Сколько мы друг друга знаем, пять лет? Можешь не отвечать, ровно пять лет мы сидим в этом твоем высокотехнологичном гробу и поверь…

– Больше секретов не будет! – выдержал взгляд старика Джим, – В системе все данные для тебя открыты, – закурил, пустил дым вниз и устало осел. – Теперь никаких.

– А зачем всё это представление?

– Затем, что нам повезло…

– И? – теряя терпение, подался вперед Майк.

– И этот парень в лазарете наша самая большая удача, – затянулся. – Он даст много ответов, но займешься его вербовкой ты!

– Еще скажи, что он знает, кто первый ракеты пустил.

– Не исключено, но с большей вероятностью он нам даст информацию о том, по чьей вине война вообще случилась, – глядя в пустоту сказал Коган и вновь жадно затянулся сигаретой, – ведь эти воспоминания только начало…

Дым струился к потолку, голографическая проекция мира ровно мерцала в глубине кабинета и каждый из них молчал.

В тот миг лишь Эндрю Питерс ощущал чувство покоя лежа без видимого посторонним сознания под капельницей в лазарете. Приборы пищали, извещая о верном биении сердца, а ему снился свод машины. Крестики, клёпки, проклятая полка над головой и чарующий сознание запах – что жил в памяти под именем Роуз.

Примечания