— Пост номер двенадцать. Машина фюрера проследовала на аэродром. Обстановка нормальная. Доложил роттенфюрер Линк.

— Доклад принял. Ждите дежурную машину. Все на аэродром. Построение.

— Пост номер двадцать. Машина фюрера проехала через КПП. Все спокойно.

— Превосходно, Кранке. Всем благодарность. Построение батальона через час. Готовьтесь!

Оберштурмбаннфюрер СС Хайнц, удовлетворенный докладами, повелительно взглянул на дежурного сержанта, улыбнулся:

— Мы выполнили задачу по сопровождению вождя. Можно расслабиться, — вдруг губы эсэсовца сомкнулись. В глазах появилось смятение. Хайнц вновь почувствовал резкую боль и бурчание в животе. «Проклятье. Надо обязательно показаться врачу», — подумал он и уже озлобленно бросил сержанту:

— Собирайся. Через десять минут отъезжаем. Я разомнусь.

Хайнц осторожно вышел из бронемашины и засеменил к ближайшим кустам, где была организована отхожая яма. Добежать не успел, упал, зацепившись ногой за бугристый корень, присыпанный снегом.

— Черт побери! — ругнулся офицер. Запыхтел, потянулся за фуражкой. Лицо синюшно-красное от злости. Талый снег каплями стекал за ворот рубашки. — Проклятье! — зарычал он, поднимаясь. Ему помогли охранники батареи, прибежавшие на окрик.

— Что это? Кто стреляет?

Из-за леса со стороны аэродрома доносились винтовочные и пулеметные выстрелы, разрывы гранат. Тарахтели мелкокалиберные зенитки, словно малооборотистые дизеля.

— Тревога! — заорал эсэсовец и, позабыв о конфузе, произошедшем во время падения, бросился к батальонному вездеходу. — Все на аэродром! — гаркнул он дежурному сержанту, выскочившему из радийного автомобиля. — Передай гауптштурмфюреру СС Отто Рану, пусть следует за мной, — и, рванув дверь личного «Кюбельвагена», втиснулся в машину. — Спишь, собачье отродье? — рыкнул на водителя. — Гони на аэродром…

Хайнц чувствовал, что произошло нечто архистрашное, непоправимое. Нахлынувший груз ответственности вдавливал в сиденье, стеснял дыхание. Он, шумно дыша, расстегнул ворот рубашки и, подавшись вперед, пристально всматривался в дорогу.

— Быстрее, быстрее, — торопил водителя.

По мере приближения к аэродрому интенсивность стрельбы усилилась, что еще больше будоражило воображение немецкого комбата. Он укреплялся мыслью, что на аэродроме произошло чрезвычайное происшествие.

— Лишь бы фюрер был жив, лишь бы фюрер был жив, — шептали обветренные губы. — Фюрер должен выжить. Сколько было покушений? Всегда он выходил целым и невредимым, он заговоренный. Вождь не может умереть… — он видел десятки раз вождя, выходившего из машины, знал личных телохранителей, готовых отдать жизнь за него… отдать жизнь за него… Этого не может быть!.. Хайнц почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Кровь шла из надкушенной нижней губы. Но он не замечал боли, не чувствовал капель, стекающих по подбородку, только солоноватый вкус напоминал о ее присутствии. — Быстрее, быстрее, — гнал водителя. А перед глазами страшные картины-галлюцинации, похожие на видение сквозь туман…

…Группенфюрер отброшен на лимузин. Вокруг лежат опрокинутые рослые белокурые телохранители, набежавшие адъютанты. Глянцевый бок «Мерседеса» в крови, снег в крови. Много крови. Снайперские выстрелы никому не дали шансов даже оглянуться. У ног Гитлера лежит водитель, пытавшийся втолкнуть вождя в машину…

— Фюрер жив, он не может умереть! Иначе погибнет нация… — шепчут губы. — Быстрее, быстрее, — Хайнц рычит, подгоняет водителя, опережая «Опель», выскочивший из леса. Машина, набитая егерями, как и люди его батальона, спешила на помощь.

«Кубельваген» ворвался на аэродром в самый разгар боя.

Визжат тормоза, руль резко бросается вправо. Вездеход развернулся, но удержался, не перевернулся, подставившись левым боком. Водитель успел уклониться, уйти. Длинная огненная трасса пронеслась рядом, превращая в щепу остатки шлагбаума, будку часового.