Я журналистка, в моей душе теплится желание писать и работать над любым материалом. Но сейчас я притворная женщина, и во мне всё полыхает огнем, в желании найти, куда излить это бурлящее пламя ненависти и горечи.

Очевидно, что описывать нежность Господина Гордеева в дневнике — это лишний повод его раздраконить всего за несколько минут, причем абсолютно молча. Но, когда я стану описывать правду, он догадается, как сильно я его ненавижу и отторгаю. В таком случае он продолжит подавлять, продолжая воспитывать во мне смирение…

Что тогда мне предпринять, чтобы он отрекся от этой ужасной идеи?

— Пожалуйста, Максим… — я умоляюще смотрю на мужчину, который хмурится и медленно пьет чай, будто обдумывает свои дальнейшие слова.

— Ты сама заставила меня это сделать, — говорит он и поддает мне чашечку горячего чая. Заворожено её принимая, я не свожу взгляда с Максима и его раздражающей твёрдости в решении.

— Это чем же я вызываю в тебе такое жгучее желание унизить меня? — слова вырвались быстрее, чем я подумала, начав дерзить.

Сегодня был ужасно тяжелый день. Мне пришлось развлекать его в душе до моего полного физического изнеможения, а после готовить полноценный завтрак и говорить о таких простых вещах, как о погоде и семейных праздниках. Несмотря на то, что у нас сложные, запутанные и натянутые отношения, которые Гордеев старается сгладить, он всё равно нашел несколько тяжелых тем, создавая между нами конфликт, в последствии чего я скрыла свою жгучую ненависть за новыми слезами… Мне удалось упокоиться только после того, как взбешенный Максим скинул тарелки на пол и удалился в свой кабинет, похоже, продумывая изощренное наказание в виде унизительно дневника.

Я в упор смотрю на мужа, который не без удовольствия разглядывает мимолетную потерю моего ранее безупречного контроля.

— Ты ведёшь себя как ручная кошечка, — раздраженно высказался он. — Много фальши, а это не заводит. Меня это только ещё больше злит!

— Максим, ты дал мне ясно понять, какой я должна быть. Я делаю всё возможное и стараюсь для тебя, а ты заявляешь, что я слишком послушная? Ты что, совсем уже… — не договариваю, поймав его пронизывающий взгляд, поэтому прикусываю свой язык едва не до крови.

Я отложила блокнот, больше натягивая на себя плед.

— Мне не нравится твой подарок, — изрекла я чистейшую правду.

— У тебя нет выбора, — Максим едко усмехается, заставляя меня медленно закипать от гнева.

— Хочешь снова меня выпороть за язвительность, но не можешь найти вразумительных аргументов? Поэтому тебя не устраивает то, что я покладистая? — я покачала головой от случившегося недоразумения. — Ты же понимаешь, что я не стану писать ничего оскорбительного в твою сторону? Для чего эти игры? — стараюсь объясниться, но быстро забываюсь, — если так сильно чешутся твои садистские руки, взял бы уже ремень и выпорол без разных глупых причин! — срывается с моего языка в повышенном тоне, когда я не справляюсь со своими эмоциями.

Во мне всё бурлит, закипает и извергается.

Я крепче сжимаю в своих руках чашку, маленькими и нервными глотками выпивая чай. Какой-то сегодня странный вкус… Неужели мёда не положили?

— Ты права, — неожиданно заключает Максим через весьма долгое время и встает на ноги. Он большими размашистыми шагами направился на выход.

Опрометчиво успеваю порадоваться, что наш разговор закончен, но с ужасом стала наблюдать за следующими действиями Гордеева.

— Сними и отдай мне свой ремень, — говорит он излишне покорному надзирателю, который без лишних эмоций или недоумения стягивает с петелек брюк увесистый ремень.

Гордеев сейчас в домашней одежде, и сегодня он был без своего любимого ремня с пряжкой, поэтому и подумать не могла…