Пролог

Турция. Анталья. 7 января.

Нежный бриз развевает мои волосы, пока я всматриваюсь в бесконечную даль. Средиземное море шумно бьется о скалы. Мягкий гул волн успокаивает тревожное сердце. С закатом стает жутко холодно, и моя кожа усеивается мурашками, несмотря на то, что я одета в длинный теплый кардиган.

В этот вечер я ощущаю себя крайне отвратительно. Сегодня день рождения моего брата. Я не прекращаю вспоминать с самого утра, как мы вместе проводили седьмое января в кругу семьи или на шумных вечеринках.

Я скучаю за ним.

Не испытываю и доли смущения, когда мою спину пронизывают взглядом надзиратели, пока наливаю в свой бокал вино. Медленно пью белое полусладкое, уже не ощущая ни печали, ни алкоголя. Голова начинает кружиться, но я устойчиво продолжаю стоять на просторной террасе в туфлях на тоненькой шпильке и в легком белом платье, которое развивается от морского ветерка, укутываясь в вязаный кардиган…

Сейчас я уже спокойна, когда выплакала горькие слезы днём и допила почти всю бутылку вина. Отрадой стал алкоголь, который частично сдерживает мои терзания и саморазрушение.

Кажется, я привыкла к Господину Гордееву, которого теперь обязана любить. Но как бы я ни старалась бороться с прошлым, для него нет места в моём настоящем.

Раньше Гордеев держал охрану и телохранителей, а теперь он нанял настоящих надзирателей, которые не дают свободно перевести дух, следуя за мной по пятам из комнаты в комнату.

Один из них подошёл ко мне, и когда я обернулась, то уже ощутила на своих плечах теплый мягкий плед и сдержанно кивнула. Мужчины не говорили со мной, только изредка и по делу. Только уголок губ, который едва-едва приподнимался, даёт мне понять, что один из них похож на человека с чувствами и эмоциями.

Из десятка, если не больше, надзирателей, мне был по душе только этот мужчина. Он заботится именно обо мне, а не чтобы угодить Максиму. Он появился здесь недавно, около двух месяцев назад, и хоть я всегда сержусь на отчужденность надзирателей, именно от этого, седовласого мужчины, я чувствую сострадание во взгляде и осторожную заботу.

Первые недели после добровольного похищения я отказывалась с кем-либо разговаривать, мне было плохо. Максим поступил очень хитро. Он приставил молчаливых надзирателей, и не давал доступ к интернету или телевидению. У меня не было возможности подобраться к библиотеке и домашним делам, а сам Гордеев меня нарочно избегал.

Тогда я поняла, что неособенная и обязана принимать его требования и желания, как должное. Сдалась быстро, чтобы не сойти с ума в такой угнетающей обстановке на успокоительных. Господин Гордеев принял моё рвение говорить и наладить отношения своеобразно — разложил меня горизонтально на первом попавшемся диване.

Я усмехнулась, припоминая, как быстро стала его послушной малышкой.

Недавно мне удалось разговорить одного из мужчин-надзирателей. Это было нелегко, но тайна продержалась всего три дня. После того как Максим прознал об этой небольшой связи, надзирателя я больше не видела. Видимо, Господин не хотел наступать на одни и те же грабли, как с Игнатом.

Когда я допиваю вино, слышу шаги и легкий стук каблуков мужских ботинок. Его энергетика буквально окутывает меня и подавляет, приструнив даже мой язвительный язык. Изумительно то, как всего за несколько месяцев может измениться характер и приоритеты человека, под давлением влиятельного мужчины.

— Свободны, — его голос тихий, холодный.

Максим подходит ко мне. Я выливаю последние капли вина в бокал, и повернувшись, протягиваю его мужчине. Он с нежной улыбкой принимает напиток, но сначала целует мои губы, прорываясь в мой рот горячим языком.

— Говорят, моя жена ведет себя примерно, — шепчет мужчина, а я чувствую, как кольцо обжигает мой безымянный палец. Он прикасается к моим уложенным волосам и откидывает их на спину. Максим медленно проводит пальцем по шее, пока я смотрю в его сверкающие глаза с последними яркими вспышками заката. — Мне нравится, когда ты такая послушная, — Максим пробует вино.