— А это далеко отсюда?

— Миль семнадцать — восемнадцать. Нужно ехать все время прямо, потом свернуть направо и выехать на новую дорогу. А там десять миль по прямой. Странно, что вы не поехали по основному шоссе, раз направляетесь на север.

— Я заблудилась.

Толстый мужчина кивнул и вздохнул.

— Я так и подумал. С тех пор, как открыли новое шоссе, нашей дорогой почти никто не пользуется.

Она рассеянно улыбнулась. Он стоял в дверях, двигая губами. Когда она посмотрела ему в лицо, он опустил глаза и негромко прочистил горло, будто извиняясь за что-то.

— Э-е… Мисс… Я вот что подумал. Может быть, вам не хочется ехать в такую даль и обратно, да еще под дождем. Я хотел сказать: я как раз собирался поужинать, и вы могли бы поесть вместе со мной в доме.

— О, нет, что вы, я не могу доставлять вам столько хлопот.

— Не отказывайтесь. Никаких особых хлопот не предвидится. Мама уже легла и готовить ничего не будет — я только соберу что-нибудь из холодного и сварю кофе. Если это вас устроит.

— Ну…

— В общем, я побегу и все приготовлю.

— Большое вам спасибо, мистер…

— Бейтс. Норман Бейтс, — он попятился к двери и задел плечом о косяк. — Послушайте, я оставлю вам фонарик, чтобы вы не споткнулись в темноте, когда будете подниматься к дому. Наверное, вы хотите поскорее переодеться в сухое.

Он повернулся к двери, но она успела мельком заметить, что у него покраснело лицо. Господи, да он был смущен!

Впервые за почти двадцать часов лицо Мэри Крейн осветилось улыбкой. Она подождала, пока за Норманом Бейтсом закроется дверь, и сняла куртку. Потом распаковала ночную сумку, достала из нее ситцевое платье и повесила его на плечики, надеясь, что мятая ткань хоть немного отвисится, пока она будет умываться. Сейчас она только освежится, но потом, когда вернется, примет хороший теплый душ, пообещала она себе. Как раз то, что ей нужно — а потом как следует выспаться. Но сначала надо перекусить. Так, косметика у нее в сумочке, а одеть можно синий плащ, который лежит в чемодане…

Через пятнадцать минут Мэри стучала в дверь большого деревянного дома на холме.

От крыльца она могла видеть окно небольшой гостиной. Шторы не были задернуты, и в комнате горела лампа. Еще ярче светились окна на втором этаже. Наверное, это была комната его больной мамы.

Мэри стояла перед дверью и ждала, но ничего не происходило. Может быть, он тоже был наверху. Она постучала еще раз.

От нечего делать она заглянула в окно гостиной. В первый момент она с трудом поверила собственным глазам: ей и не снилось, что такое еще бывает.

Обычно даже в очень старых домах можно обнаружить какие-то следы перестроек и прочие признаки нового времени. Однако гостиная, в которую она заглянула, никогда не подвергалась “модернизации”: и цветочные обои, и мрачная тяжеловесная мебель красного дерева с вычурными украшениями, и богатый турецкий ковер, и камин с мраморной декоративной панелью, казалось, попали сюда прямиком из прошлого века. В комнате не было даже телевизора, который мог бы испортить общую картину, хотя на угловом столике Мэри заметила старинный граммофон: из тех, что надо заводить ручкой. Прислушавшись, она разобрала негромкие голоса и сначала решила, что они доносятся из широкого раструба граммофона, но потом поняла, что их источник находится наверху, в освещенной комнате.