Эпилог

Я пошла прогуляться с Моди по парку и сейчас сижу на скамье на самом верху склона, спускающегося к пруду. Именно здесь мы сидели вместе с Эйлсой в тот день, когда она впервые рассказала мне о последних минутах жизни Тома, и когда я впервые придумала план. Похолодало, наступила зима, листья с деревьев облетели, хотя некоторые еще держатся, словно цепляются за жизнь. На мне темно-красная куртка и черный шарф. От них пахнет духами: лилия и гранат. Это ее запах. Скамья влажная, хотя я и вытерла ее перчаткой, и влага начинает проникать сквозь брюки.

Я здесь ненадолго. Вышла на несколько минут раньше, вот и все – встречаю Макса с электрички. Он сегодня ездил в Стритем на занятия в «Клуб магов» – я нашла его. Выходя из поезда, он будет упражняться в каком-нибудь трюке с маленькой веревочкой, голова его будет опущена. Но я предвкушаю момент, когда он заметит меня и Моди, поджидающих его наверху лестницы. Он улыбнется и побежит нам навстречу. Насколько он счастливее в эти дни!

Стэндлинг считает, что при хорошем поведении Эйлса выйдет на свободу через десять лет. Это хорошо. Это даст мне достаточно времени. Мы регулярно ее навещаем, мы с Максом, – достаточно часто, чтобы поддерживать связь, но так, чтобы никто не чувствовал себя зависимым. Я наслаждаюсь контролем. Теперь мне разрешают свидания – у меня появилось удостоверение личности с фотографией. Временное водительское удостоверение. Когда – если! – я сдам все экзамены, то мы с Максом как-нибудь приедем на машине. (Теперь я пользуюсь ее «фиатом».) Она в хорошем настроении. Во время последнего свидания сказала нам, что изучает итальянский, а благодаря работе в саду может вступить в Королевское общество садоводов и получить соответствующую лицензию, «так что Далила может засунуть свою себе в задницу». Она благодарна мне и не подозревает, что я ее предала. Каждый раз она говорит мне, как рада, что не Макс, а она сидит в тюрьме, и снова благодарит меня за то, что я обеспечила ему такой замечательный дом.

– Я не знаю, что бы я делала без вас, – говорит она. – Вы буквально спасли мне жизнь.

И в эти дни она действительно так думает. Она говорит, что я – член семьи, и это кажется правдой.

Иногда мы с Максом сталкиваемся с Сесилией Тилсон и девочками. Недалеко от тюрьмы есть кафе, в котором мы любим посидеть. Сесилия, «эта сука, мать Тома», оказалась милашкой – если узнать ее поближе. Да, она, конечно, импозантная дама, ужасный сноб, но интеллектуалка. Мы с ней неплохо ладим – нашли общие интересы: кроссворды, итальянское Возрождение и романы Энн Пэтчетт. Она разрешает Мелиссе и Беа иногда ночевать у меня – когда они приезжают встретиться с подружками, хотя потребовала, чтобы ей вначале позволили осмотреть «дом, где все вверх дном», как говорит про него Беа. И это стало поводом для последней, очень большой зачистки. Помочь пришли Сью и Мэйв, и даже Боб. Стандарты Сесилии выше моих, и она прислала мастера починить лестницу и крышу, но оценила мои усилия и поняла, что я ставлю детей на первое место. Она одобрила все, что я сделала в папином кабинете, «берлоге Макса», там даже стоит его игровая приставка. И еще стол для настольного тенниса. Это была очень удачная находка. Кто-то бросил этот стол перед домом на Ритердон-роуд. Я убедила тренеров футбольной команды Макса притащить его ко мне.

Я быстро поняла, что Тома убил Макс. Потому что в отличие от всех остальных я искренне интересовалась его делами. Я знала, как сильно он ненавидел отца. Эйлса была слишком занята своими собственными драмами, флиртом и развлечениями. Мне потребовалось некоторое время, чтобы придумать, как действовать так, чтобы оказываться на ход впереди. Главное – не привлекать внимание к Максу. Одного моего слова было достаточно, чтобы Эйлсу отпустили. Мне требовалось только отдать полиции перчатки. Я думала, что дело прекратят – если и не полиция, то присяжные посчитают, что произошла ошибка. Но когда на моем заборе стали появляться надписи, я поняла, как быстро отвернулись ее друзья, и изменила тактику. В прессе много писали про женщину, которая убила собственного мужа, но ее оправдали и отпустили, пусть и не сразу – и у меня появилась надежда, что защиту можно построить на домашнем насилии. Но не сработало. Я жалею о своем глупом трюке с шарфиком. Том мог быть ублюдком (я сама не хотела бы такого мужа), но и Эйлса была не подарок. Чем больше я обо всем этом думала, тем более виноватой она казалась. Эта ее вечная неугомонность, жадность – как она завидовала Розе и ее дому на побережье. И еще эта ее невероятная жалость к себе. Я знаю, что у меня есть свои секреты, но часто большие секреты, когда ты их раскрываешь, оказываются безобидными. Гораздо опаснее повседневная ложь, миллионы притворств и обманов между друзьями. У Эйлсы это прекрасно получалось – ее собственная форма агрессивной мимикрии. Дружила со всеми и ни с кем. Я думаю, что Тома сводила с ума ее неспособность быть честной и с ним, и с самой собой. И еще ее психическая неуравновешенность и отказ от лекарств. Измены. Она отчаянно хотела мужского внимания. Виновна – это начинало казаться очевидным решением.

И все это время я хотела только самого лучшего для Макса. Я могла бы притвориться, что сама убила Тома. В конце концов я подходила для этой роли. Стоило посмотреть на мой дом, на меня саму – неопрятную, взъерошенную. «Странная», – вот что люди обычно думают обо мне, не правда ли? У меня был доступ к еде в их доме, к болиголову (в моем собственном саду, как я выяснила). Я думаю (хотя не спрашивала), что Макс добавил листик, похожий на лист папоротника, в тарелку отца – чуть-чуть гарнира, не рискуя причинить вред остальным членам семьи. А я бы сказала, что принесла пиццу, чтобы обеспечить безопасность детей. Конечно, мое признание могло бы и не сработать – ведь я считала, что Том в отъезде. Мне пришлось бы заявить, что я намеревалась отравить Эйлсу. Это не так уж неправдоподобно. Любовь и ненависть – две стороны одной медали. Я ослабла после пребывания в больнице, действие сильных стероидов еще не закончилось. Накануне Эйлса нашла кости моего ребенка и заставила меня взглянуть в лицо прошлому. Я была подавлена из-за старой травмы. А Эйлса еще сказала мне, что они переезжают – ну и мне внезапно ударило в голову. Могла я импульсивно принять решение в жаркий день? Что там говорила Эйлса? Что у меня проблемы из-за того, что я считаю себя покинутой? Я люблю, чтобы все – вещи и люди – были рядом. Мне трудно их отпускать. Такое случалось и раньше, хотя, возможно, мне не стоило об этом упоминать.